Новая Жизнь

Иван Ефимыч встал, выбросил окурок в пыль и затёр носаком, как заправский твистер.

— Последняя; — по обыкновению сказал он, не думая, что говорит на этот раз чистую правду.

Поднялся и Сеня. Глянул на Ольгу, тонким силуэтом стоявшую в залитом электрическим светом проёме двери.

— Ну пойдём, команда… — сказал Иван Ефимыч двоим, усердно выполнявшим роль послушных арестантов. — Савка и Гришка… Сделали дуду… Эх вы, коммунисты… С ружьями пособи, — сказал он Сене, кивнув на скромную ружейную пирамидку, составленную из «Медведей» неудавшихся браконьеров, Сениного «Ижа» и Ивана Ефимыча собственной трофейной винтовки «Маузер».

— Давайте я в сарай спрячу, — сказала Ольга, кутаясь в руки — к вечеру и правда стало свежо.

— Э нет, — сказал милиционер назидательно. — Это огнестрельное оружие, а не дрова. Я за него ответственный перед людьми и начальством.

С этими словами он подошёл к пирамидке и взял своё и Сенино ружья, Сеня — пару оставшихся. Вслед за Ольгой, пропустив вперёд Савку и Гришку, Иван Ефимович вошёл в дом. Сеня зашёл последним. Он задумался над одной вещью.

— Хм. А чего они кур не держат? — пробормотал он почти про себя, пригибаясь под низким откосом. Он обернулся, закрывая дверь, и, если бы кто-нибудь посмотрел из темноты двора на его лицо, он бы увидел на нём тревогу.

Дверь закрылась, отсекая свет, и двор остался наедине с сумерками, исполненными неуверенных, тихих движений в холодеющей мгле.

…Они, ведомые суровым участковым, бросив перегревшийся «Запорожец», шли по накалённому августовскому полю, стараясь добраться до тени. Собственно, не пожелай Иван Ефимыч срезать путь, чтоб доставить двух понурых дурбаёв и подвернувшегося заодно Сеню в сельсовет, «Запорожец», может, и не встал бы наглухо среди горячей травы. Но делать было особо нечего, и они пошли пешком напрямик.

Они стали понимать, что «срезать дорожку» было не самым умным решением, когда медное солнце начало уже сваливаться к горизонту, а они не добрались даже ещё и до Красного карьера. Мало того, привычные для тех мест глыбы песчаника, перевитые плетями лапчатки с жёлтыми крестиками цветов, вообще перестали попадаться, пошли какие-то труднопроходимые торфяные луга, где на сухих бурьянах сотнями сидели мелкие мушки; да болота с сохнущими обгорелыми тополями на островках.

Когда наконец до всех дошло, что они заблудились, тележная колея с колдобинами вывела их к деревне.

Увидев десяток стоящих под лесистым пригорком домов, Сеня удивлённо присвистнул. Сколько он здесь не ходил, а про то, что между урочищем Горельем и Малогалицей есть деревня, не слыхал. Был тут когда-то хутор Бородин, да, говорили, опустел ещё до войны, да и севернее он был, в лесу. Сеня даже было подумал, что они промахнулись километров на пятнадцать и вышли к Стургам, но быть такого не могло, да и Стурги стояли на песках, на берегу, а не в торфяниках.

Иван Ефимыч тоже деревни не угадал, Савка и Гришка — тем более, да им и не до того было. Село стояло перед ними, крыши синели в марящем воздухе. Людей видно не было, молчали и собаки, только в палисаде ближнего, крайнего дома — видно было сквозь штакетный забор — хлопотала женская фигура; в тени кустов возились утки.

Делать было нечего, и мужики, поправив надоевшие, тяжёлые по жаре ружья, пошли к дому.

Чем дальше, тем меньше Сеня понимал в происходящем. Фигура, оказавшаяся девицей лет меньше двадцати, назвалась Ольгой, сказала, что живёт здесь с бабушкой, а на вопрос, как зовётся деревня, ответила, вроде смущаясь — Новая Жизнь.

Сеня слыхал, что так после Революции переименовали вроде хутор Наглецовку, но то так давно было и таким быльём поросло, что его уже и старожилы плохо помнили. Впрочем, если это был соседний район (кто знает, куда их занесло), то, может, его и возродили, хутор-то. А может, какое другое село так назвали — имя-то гордое.

Из погреба во дворе поднялась на голоса хозяйка, седая женщина в зелёном сарафане и стоптанных туфлях, назвалась Малиной Ингмаровной. Чудное имя было вроде и не немецким, а каким-то северным, да и глядя на хозяйку, видно было, что в молодости она была красива нерусской, холодной, нордической красотой. Впрочем, Сеня не расспрашивал. Ему безразлична была и внешность хозяйки, и даже Ольги. Интересно ему было другое: где они есть?