Новая жизнь

Дул ли на улице сильный ветер, шелестевший листвой деревьев? Или же мой разум, унесенный ветром, слушал себя? Некоторое время я словно «отсутствовал», как обычно говорят добрые учителя про своих мечтательных и задумчивых учеников, смущающихся из-за своей невнимательности настолько, что их всегда хочется простить. Видение моей молодости промелькнуло у меня перед глазами, словно сияющие лучи чудесного, недосягаемого корабля, исчезавшего в сумраке ночи. В безмолвии, куда я погрузился, я, конечно, понимал, что Сурейя-бей продолжает пересказывать печальный сюжет фильма и романа, который он любил в молодости, но я будто ничего не слышал и не видел.

В это время в комнату вошел его внук, зажег свет, и я мгновенно заметил одновременно три вещи: 1. Люстра на потолке была точно такой же, которую Ангел Желаний дарил каждый вечер счастливым победителям вместе с бесподобными советами о жизни под куполом бродячего цирка в городе Виран-Баг. 2. В комнате настолько стемнело, что я уже давно совершенно не видел старика-кондитера, чье имя, Сурейя, обозначало созвездие «Плеяды», и точно так же называлась и люстра, которую дарили в цирке. 3. И он меня совершенно не видел, потому что был слепым.

Прежде чем агрессивно настроенный и высокомерный читатель начнет насмехаться над моими интеллектуальными способностями и вниманием за то, что я в течение шести часов не замечал, что человек слепой, могу я так же резко спросить: а вы проявили достаточно внимания и сообразительности, все ли поняли в этой книге? Например, сможете ли вы сейчас вспомнить описание той сцены, где впервые говорится об Ангеле? А сможете сразу сказать, как отразилось на «Новой жизни» перечисление названий фирм в произведении дяди Рыфкы «Герои железной дороги»? Вы заметили, почему я впоследствии понял, что Мехмед думал о Джанан, когда я убивал его в кинотеатре? В жизни таких неудачников, как я, печаль проявляется в виде злости, которую мы обычно пытаемся выдать за сообразительность. И это желание выглядеть умным в конце концов портит все.

Я, занятый своими собственными страданиями, понял, что старик был слеп, по тому, как он смотрел на люстру, светившую над нами, и я почувствовал к нему уважение, даже восхищение и, честно говоря, некую зависть. Он был высоким, стройным, изящным и для своего возраста выглядел довольно крепким. Он ловко пользовался руками и пальцами, голова у него отлично работала, и он мог проговорить шесть часов, не перестав быть интересным мечтательному убийце, которого упрямо продолжал считать страховым агентом. Ему удалось достичь некоторого успеха в молодости, прожитой им счастливо и с удовольствием; и хотя его успех растаял и исчез в желудках миллионов людей, а шесть тысяч его стихотворений были выброшены в мусор вместе с фантиками от конфет, это дало ему возможность здраво и с оптимизмом размышлять о своем месте в мире; и вдобавок он в свои восемьдесят с лишним мог выкуривать по две пачки сигарет в день, получая от этого огромное удовольствие.

В тишине он почувствовал мою грусть — слепые очень хорошо чувствуют людей — и попытался утешить меня: такова жизнь, есть и случайность, и удача, есть и любовь, и одиночество, радость и печаль, есть и судьба, и свет, и смерть, но есть и неясное счастье. Обо все этом не следует забывать. В восемь часов по радио будут «последние известия»; его внук сейчас включит; не соглашусь ли я остаться с ними на ужин?

Я извинился и объяснил, что в городе Виран-Баг меня ждет очень много желающих застраховать жизнь. Я немедленно вышел из дома, прошел через сад и оказался на улице. На улице, ощутив прохладу весенней ночи, я почувствовал себя одиноко.

Что мне теперь делать? Я узнал все, что хотел, и все, что не хотел; я постиг все тайны, сопряженные с приключениями и путешествиями, которые сумел выдумать для себя. Часть моей жизни, которую можно назвать моим будущим, была мраком, как городок Сон-Пазар, позабытый у подножия гор, вдалеке от уличных фонарей, веселых ночей, шумной толпы и хорошо освещенных дорог. Какая-то самоуверенная собака два раза серьезно гавкнула, и тогда я спустился с холма.