НОВАЯ ЖИЗНЬ или обычный японский школьник

В школу я пришел рано, раньше основной массы учащихся, никогда не любил толкотню и очереди. Если ты приходишь в школу тогда, когда и все — за десять-пятнадцать минут до звонка, то ты обречен толкаться локтями с такими же как ты — возле школьных шкафчиков со сменной обувью. Хотя сама процедура смены обуви у такого шкафчика занимает не так много времени, но все равно в этом месте возникали заторы и пробки. Пока откроешь свой шкафчик, вынешь сменную обувь, поставишь на пол. Снимешь свои уличные туфли. Переобуешься. Поставишь обувь в шкафчик. Да еще кто-то здоровается, у кого-то завязывается беседа, кто-то стоит и ждет… в общем одно из самых нелюбимых мест в школе — эти вот шкафчики. Сегодня в моем шкафчике еще и записка. Читать не стал, сразу закинул в портфель, читать записки возле шкафчиков — значит нарываться на повышенное внимание со стороны окружающих. Такие вот записки по школьной традиции как правило означают либо любовь, либо ненависть. Смешно, но в наш век развитых технологий коммуникации, когда можно отправить анонимное СМС или сообщение в социальной сети — школьники продолжают обмениваться записками. Ну и ладно, в классе почитаю. Но до класса я даже дойти не успел — в коридоре был перехвачен старостой. Наоми-тян строго сверкала на меня своими глазами и утащила куда-то в сторону, под лестницу и сказала, что наша встреча для «повышения уровня знаний члена школьного совета, старосты класса, отличницы боевой и политической подготовки, et cetera, et cetera…» состоится в субботу у нее дома. Вечером. Потому что родителей у нее не будет, уехали они на выходные. В субботу у меня были планы, в субботу парень из школы бокса проводил бой с конкурирующей школой, но это было днем. Была у меня мысль задержаться с парнями, так сказать, наладить социальные связи, но видимо придется отложить. В конце концов я Наоми-тян еще за тот раз должен… в моральном смысле. Потому послушно кивнул. Еще Наоми очень строго спросила, что у меня с Томоко-тян и сказала, что если там что-то есть, то это что-то очень дурно повлияет на отношение всего класса и вообще, лучше бы мне держаться от «этой девочки» подальше. Слово «шлюха» не было использовано, что уже радует. В ответ я заметил, что благодарен за беспокойство, но выбирать с кем мне общаться, а с кем нет — все же скорее моя собственная прерогатива, а не предмет озабоченности старосты класса. Мне сказали что я дурак и что она обо мне беспокоится. Чтобы у меня мой «облико морале» был так сказать «ноблесс оближ». Ибо положение обязывает, а ты, Кента-кун, ведешь себя … странно. Народ недоумевает. Народ все еще пытается уложить меня в табели о рангах и очень переживает что не может. В свою старую нишу уже не влезаю, а новой еще не создано. Чего я, кстати, и добивался. Не то, чтобы сознательно, но скорее из ленности и нежелания потакать капризам социума. Не влезаю в ваши представления о социальной структуре класса? Ваши проблемы.

Конечно, я их понимаю. Наш класс ничем не отличался от таких же небольших филиалов ада для подростков, как и во всей стране. Как и во всем мире. Дарвинизм во всей его незамутненной красоте. Первым прообразом класса была обезьянья стая. Так же как и везде — есть альфа-самэц (иногда самка), есть его верные прихлебалы, которые искренне считают себя элитой и верхушкой, эдакие дворяне. Есть отверженные или парии. Это если просто. Если усложнять, то есть и группы по интересам, всякие там «любители хентайной манги» или «девочки с косметикой», но в конечном итоге существует лестница рангов. И в этой лестнице «хентайщики» стоят в самом низу пищевой цепочки, являя собой презренный планктон, а «девочки, которые обожают косметику и постоянно о ней трещать на переменах» — плавают неизмеримо выше, являясь успешными хищниками этого мира. Это только кажется, что этот кружок — безобидные милые девочки, которые мило дружат между собой. На самом деле даже не Дзинтаро-кун с его бульдозерной мордой является тут сияющей вершиной эволюции и высшим хищником нашего бульона жизни. Нет. Дзинта, конечно же акула, с ее маленькими, подслеповатыми глазками, но с потрясающим чутьем на кровь и трепыхание жертвы. И большая белая акула, самая крупная, самая хищная из них, та, из фильма «Челюсти».