Новая жизнь Уилла Грэма (СИ)

Еще были бесконечные допросы. Мягкие, подчеркнуто неофициальные, но допросы, во время которых его душу вынимали и свежевали. После таких бесед он чувствовал себя… Словно Ганнибал совершил задуманное – достал из него что-то и съел.

Уилл чувствовал, что его все меньше. А машина, которая жрала его день за днем, - все больше.

Джек говорил:

- Мы его найдем.

Джек говорил:

- Из-под земли ублюдка достанем!

Джек говорил:

- Как же так?.. Ведь он казался таким нормальным, таким разумным… Нормальнее, чем все мы.

Нет, последнего Джек не говорил. Но Уилл видел это в его глазах – злых, тоскливых, полных уязвленной гордости и чего-то еще.

А через шесть месяцев он понял, что еще чуть-чуть, и он повесится на одном из пижонских галстуков из квартиры Ганнибала.

Да, Уилл приходил туда.

Когда с другими экспертами. Когда с Джеком и Аланой.

Но никогда – один.

Он знал, все боятся за него. Шепчутся за спиной, качают головами, смотрят жалостливо, участливо… И смакуют… Смакуют каждую деталь, подшитую к делу.

Что говорил Ганнибал, пока резал его живьем.

Какая музыка играла фоном.

В какой позе находился Уилл и что отвечал своему потрошителю.

Они знали все это. Не могли не знать.

А еще Уилл Грэм стал настоящей знаменитостью, Эбигейл Хоббс такая слава и не снилась. Фредди Лаундс чуть не сошла с ума: Уилл видел, как тлеющий огонек безумия в ее глазах превратился в неистовое пламя. Он не прочел ни единой ее статьи.

В то время Уиллу казалось, что весь мир стал как Фредди Лаунс. Возле дома и офиса его караулили репортеры. И стоило ему только появиться, как они перезрелым горохом выскакивали из машин и фургонов, выкидывали кофейные стаканчики и набрасывались на него голодной сворой:

- Что вы чувствуете, мистер Грэм?!

Репортер тычет микрофоном прямо в лицо, металлический край неприятно холодит щеку.

- Вы видели, как все это происходит, да? Вы смотрели на себя глазами Лектера?!

Любопытный, черный, словно пасть зверя зев камеры направлен ему в глаза.

- Правда, что ему удалось съесть кусок вашей печени? Правда, что вы чуть не истекли кровью, но подоспевшая скорая вас спасла?

Репортерша не дает ему прохода – оттесняет с веранды собственного дома, наступает на ногу острым каблуком.

- Вы не замечали в нем странностей, когда бывали на приемах?

Ему кажется, что от чужих криков его череп вот-вот расколется, рождая хтоническое чудовище наподобие нового Ганнибала.

- Он кормил вас человечиной, да?

Уилл хочет ответить им:

- Я чувствую себя разбитым.

Хочет сказать:

- Да, я видел все глазами Ганнибала. Я чувствовал все его кожей, обонял и слышал. Я хотел себя, как хотел меня Ганнибал, – хотел плоти и крови. Вожделел, как ничего и никогда прежде. И именно это – самое страшное.

Хочет сказать:

- Нет, ему так и не удалось. Иначе я был бы уже мертв.

Хочет сказать:

- Он казался мне удивительным. Он был моим психиатром, моим другом, моим хранителем и защитником. Ему я поверял то, чего не говорил никому. И когда он распял меня на своем письменном столе, то мне казалось, что распял меня сам Бог.

Хочет сказать:

- Я не знаю… Но как-то раз он пришел ко мне в дом и угостил завтраком. Просто пришел и принес с собой еду. Знаете, никто и никогда прежде так не делал. Ни одна из моих немногочисленных подружек. И я не знаю, была ли в том завтраке человечина.

Уилл хочет сказать:

- Я бы хотел умереть на том столе.

Но он молчит. Натягивает капюшон глубже, щурится от ярких вспышек фотоаппаратов и скрывается за дверью.

Он не может больше жить в своем доме. Ему приходится снять квартиру в спальном районе. Напротив горят огнями китайский ресторанчик и аптека, а вниз по улице – прачечная. Он часто думает о том, каково же пришлось Эбигейл Хоббс, если даже ему, взрослому мужчине, хочется выть от одиночества и злости.

Но потом он вспоминает то, что видел глазами Эбигейл, что он творил, будучи Эбигейл… Хорошо, что она исчезла из города сразу же после своего совершеннолетия. Уилл почти ненавидит себя за такое малодушие, но заниматься самообманом не привык.

Алана кормит его собак.

Алана вообще сама предусмотрительность в последние шесть месяцев, но каждый раз, когда он смотрит ей в глаза… Уиллу кажется, что она раскладывает его на атомы.

«Ты нестабилен, Уилл».

И от этого больнее, намного больнее, чем от скальпеля в боку.

Она уже не его друг. Она его нянька, его опекун, его единственный якорь… Но не друг больше.

Уилл почти ненавидит звучание ее шагов в коридоре, а потом негромкий, деликатный стук. Он заставляет ее ждать, даже если находится в шаге от входа. Он просто стоит… И собирается с мыслями. Несколько раз вдыхает и выдыхает, трет лицо, бьет себя по щекам, словно в надежде проснуться, щиплет за руку…

И только потом открывает дверь.

На Алане бирюзовое платье и нитка жемчуга на шее. Или фиолетовая блузка, юбка-карандаш и кусок янтаря на замшевом шнурке. Или пальто, небрежно застегнутое на одну пуговицу. Или строгий черный костюм, с кремовым топом.

Алана разная, но всегда – красивая.