Новая журналистика и Антология новой журналистики

Мемфис, если быть совершенно точным, вовсе не место рождения блюза, как и Хэнди не вполне отец его. Но здесь живет народ, в среде которого блюз зародился. Этот народ создал форму блюза, тройку повторяющихся вздыхающих строчек с паузами-передышками между ними, заполняемыми «брейком» или «джазом» аккомпаниаторов. Этим проверенным временем шаблоном с выверенным периодом кульминаций должен владеть каждый проповедник. Мусорщики — знатоки музыкальной формы проповеди. Когда выступил белый пастор из Бостона, выступил эмоционально и грамотно, он не добился реакции со стороны публики. Потому что не знал мелодию.

Да и у черных проповедников не всегда получалось гладко. Меня поразил последний выступивший. В конце мероприятия в зале появилась делегация «Южной конференции христианского руководства». Они выглядели как-то не вполне уместно среди разношерстной публики: все прилизанные и безупречные, с дикцией образованных белых.

Преподобный Джеймс Бевел выступал четырнадцатым. Казалось, что изъявления эмоций уже измотали присутствующих. Но Джим Бевел сумел «завести» публику, настроить ее и попасть с ней в унисон. (Этот термин стал универсально популярным.)

— Доктор Кинг умер «в унисон». Вы меня понимаете? — Они понимают. Все, кто не помогает стачке ассенизаторов, — не «в унисон». — Ходят ложные слухи, что наш вождь умер. Нет, он не умер. — Аудитория полностью согласна. Все уже не раз слышали от предыдущих выступающих, что дух и дело доктора Кинга живы. — Эти слухи безосновательны! — Да! Верно! Точно! — Мартин Лютер Кинг не… — Не умер, да, они это уже слышали — но искусный оратор не обойдет возможность рискованного поворота темы: — Мартин Лютер Кинг — не вождь… — Толпа нерешительно по инерции соглашается с оратором, но уже недоумевает. Что он хочет сказать? Уже нет уверенности, но еще не чувствуется вопросительных интонаций в реакции аудитории. — Наш вождь… — Кто? Кто наш вождь? Преподобный Абернети? Уже занял место доктора Кинга? — …Тот, кто вывел Моисея из Израиля… — О-о-о! Конец всем сомнениям! Вот теперь оратор полностью завладел аудиторией. — Наш вождь тот, кто вошел с Даниилом в логово льва… — Да, да! — Наш вождь тот, кто восстал из гроба в Пасхальное утро. Его никто не бросит в тюрьму. Он не проиграл ни одного сражения. Он не умер; погиб один из его пророков. Но это нас не остановит. Мы продолжаем путь.

Такой зажигательной речи я никогда ранее не слышал. С нетерпением я дожидался следующего выступления Бевела, перед громадной аудиторией в храме Мэйсона. Он и там был хорош, но речь была уже иная и такого эффекта не произвела. В какой-то мере эффект определялся размером и составом аудитории. Ведь нельзя сравнивать слаженность небольшого сыгранного ансамбля и сводного несрепетированного джаз-банда. Разнилась и структура собрания. В профсоюзном зале были почти одни мужчины. Мужчины поддерживают, а женщины сбивают проповедника. Они ведут себя не как джазовая группа, а как вокалистки, конкурирующие за первенство в хоре, стремясь «оторвать» себе долю Святого Духа побольше. В громадном мэйсоновском зале женщины как бы образовали по всему залу очаги сопротивления, вносящие свои вариации в гремящую из динамиков проповедь.

Но ночью в автобусе не было никакой конкуренции, никто не оказывал сопротивления бодрому голосу, размышлявшему вслух «о смерти доктора Кинга». Была реакция смешанная, но регулярная, в ритме дыхания, как будто дышал сам автобус. Похожая ритмика лежит в основе ораторского успеха Кинга: «У меня есть мечта… У меня есть мечта сегодня, что мои дети…» Он владел публикой и в закрытой церкви, и на городской площади. Лучше даже, чем Бевел, и намного лучше, чем Абернети. В понедельник перед похоронами Кинга я был свидетелем неудачной паузы последнего между неудачными фразами: «Я не знаю… Я не знаю…» Толпа одурачила его своей симпатией, он принял ее терпимость за призыв к нерешительности и медлительности. Не было в нем чутья Кинга, верно угадывавшего момент для порыва.

В тот уикенд я слышал три-четыре десятка проповедников, но ни один из них не поднялся до уровня Кинга в искусстве управления толпой. Кинг был лауреатом Нобелевской премии и баптистским проповедником с Юга США. Но в 1963 году в Вашингтоне этот лауреат в нем не конфликтовал с проповедником.

— Он был за нас, — повторял человек в автобусе.

— Да, да, — кивали головы со всех сторон.

— Он был с нами.

— Да, с нами…

Взаимопонимание Кинга с народом возникло не само собой, как это кажется теперь. Ему приходилось учиться и переучиваться. Тот мужчина в автобусе спросил:

— Знаете, что сказал доктор Кинг?

— Что, что?

— Он велел не упоминать о Нобелевской премии, когда он умрет.

— Да, вот как…

— Он сказал, что это ничего не значит.

— Ничего не значит, ничего…

— Он сказал, что главное для него — это нам помочь.

— Да, верно… он нам помог…