Новая Зона. Контур боли

Несколько мгновений «фольксваген» буксовал на месте, хотя колеса крутились уже против движения. Наконец покрышки ухватили сцепление с дорогой, и машина, оставив позади жирные черные полосы, рванула в обратную сторону. «Хаммер» с преследователями проскочил дальше по мосту и тоже затормозил, но — слишком поздно. Джип оказался в недавно образовавшейся аномалии и исчез буквально за секунду, словно заехал в невидимый тоннель. «Мокрый асфальт» поглотил автомобиль целиком, без остатка. Последним, что увидел Столяров, было недоумение, застывшее на лице у гранатометчика, который продолжал стоять в люке и даже успел обернуться, прежде чем уйти в аномалию с головой.

Полковник заглушил двигатель и шумно сглотнул. Как и все студенты спецвуза, Миша Столяров когда-то отрабатывал технику «полицейского разворота» на раздолбанной комитетской «волге», которую держали в гараже специально для подобных занятий. Однако с тех пор прошла такая бездна времени, что сейчас он не повторил выученный маневр, а скорее изобрел его заново. Массивный броневик мог запросто перевернуться, и тогда во всей Зоне трудно было бы найти людей более беззащитных, чем Столяров и Гарин. Но еще больше Михаил успел поволноваться о том, не пропала ли свежая аномалия. Пусть она и родилась совсем недавно, но кто же знает, сколько живет «мокрый асфальт»… Уводя погоню к мосту, Столяров ни в чем не был уверен заранее. Просто надеялся — потому, что ничего другого не оставалось.

— Ну как ты там? — хмуро спросил Михаил.

Гарин, точно по сигналу, расслабил ноги и обмяк на сиденье. Вены на его шее ушли под кожу, и подбородок безвольно опустился на грудь. Транс превратился в сон — хотя, возможно, более глубокий, чем обычно. Столяров увидел, как розовеют щеки товарища, и с облегчением вздохнул.

Полковник завел мотор и не спеша покатил прочь от моста. На площади он повернул вправо и некоторое время размышлял, куда ехать — на базу к Скутеру или к Олегу домой. Решив, что вполне успеет в оба места, Столяров нажал на газ, и бронированный «фольксваген» помчался по пустому городу. За машиной увязалась одинокая крупная ворона, но вскоре она поняла, что здесь ей не обломится, и, описав большой круг, скрылась за домами.

Глава двадцать вторая

Полковник открыл дверь ногой — не потому, что у него были заняты руки, хотя в правой он действительно держал пистолет. Просто ему так захотелось: непременно ногой, чтобы Скутер сразу прочувствовал серьезность момента и сэкономил немного времени на ненужных объяснениях.

— Лентяй! — истерично крикнул главарь. — Лентяй, ты где, сука?!

— Он не сука, — сказал Гарин, плотно прикрывая дверь кабинета. — Лентяй был неплохим человеком…

— Вы его грохнули?!

— …пока его не посадили на чертов маршрут, — закончил Олег, ловя неодобрительный взгляд Столярова и внутренне соглашаясь с тем, что говорит лишнее.

— Вы его грохнули? — с угрозой повторил бандит.

— Его-то за что? Лентяй беседует с сатаной. И пока он занят, мы тоже покалякать успеем, — заверил Гарин.

— И о чем же? О делах ваших скорбных? — с показной иронией осведомился Скутер.

— О твоих. О скорбных, — кивнул Олег.

Он собирался спросить про Гришу Кенса. Бандит это понял и даже успел заранее отреагировать на незаданный вопрос. Вернее, это Гарин уловил его реакцию, чему немало удивился, поскольку он еще ни разу не мог прорваться сквозь пси-защиту главаря. Скутера все время кто-то оберегал, Гарин даже привык к этому… Но сейчас он вдруг почувствовал, что пси-поле бандита изменилось. Главарь не просто открылся — он был распахнут. Никакой защитой Скутер больше не располагал. Его бросили, что само по себе было примечательно.

Образы в сознании главаря замелькали и слились в объемную, ослепительно-яркую карусель. Вряд ли Скутер понимал, что Гарин сканирует его память, но если бы главарь и догадался — он не смог бы Олегу ни помочь, ни помешать. Он просто испытывал страх, вот и все. Его подсознание судорожно листало пыльные гроссбухи грехов и добродетелей, хотя с последним у главаря наблюдалась напряженка.

Скутер не был таким уж сказочным злодеем, каким его представлял покойный Доберман. Разумеется, совесть главаря была запятнана неоправданной кровью, но этот груз висел почти на каждом бойце — такова реальность Зоны. Гадким в Скутере было не это, а его любовь. Искренняя, горячая, всепожирающая любовь к деньгам. Лишь им Скутер был беззаветно предан, лишь они приносили ему радость. Эта страсть носила характер психического расстройства, по сравнению с которым дьявольская фиксация Лентяя выглядела вполне невинным увлечением.