Новая Зона. Крадущийся во тьме

Он понятия не имел, могли ли слышать его снаружи, в барокамеру звуки не проникали, но если имелся хотя бы малейший шанс привлечь к себе внимание, следовало воспользоваться им.

— Эй!

Так шуметь можно хоть до бесконечности или, вернее, посинения. Воздуха катастрофически не хватало. Стало жарко, но вряд ли из-за подскочившей температуры в барокамере, скорее всего Ворон запаниковал. Он дернулся чисто инстинктивно, даже не задумавшись о том, что парализован, и неожиданно натолкнулся рукой на стену.

«Я сумел пошевелиться!» — эта мысль опалила разум, прогнала панику и на несколько мгновений стала самой важной в жизни. Затем он выдернул из вены иглу и принялся ощупывать крышку барокамеры.

Во внешнем мире произошло нечто незапланированное: вряд ли отключение электричества (на этот случай стояли аварийные генераторы) и точно не халатность. Более того, раз никто не кинулся к нему на помощь, Сестринский и его сотрудники либо изолированы, либо уже мертвы. По-хорошему, Ворону следовало затаиться и выждать несколько часов, прежде чем пытаться выбраться самостоятельно, но именно времени у него и не осталось.

Обесточенная барокамера утратила герметичность, крышка прилегала неплотно, но и не поддавалась.

— Стоп, — самому себе сказал Ворон, зажмурившись и резко распахнув глаза, по-прежнему не видя ничего вокруг. — Если неплотно, то я не задохнусь. Наверное. Или по крайней мере не задохнусь в течение пары минут. Надо думать.

Он попытался сосредоточиться на своем теле, ощутить руки и ноги, каждую мышцу, напрячься. Полгода в постели превратят кого угодно в амебу, мышцы атрофируются, и ходить придется учиться заново, но отец водил к нему массажистов, а Сестринский устраивал и иглотерапию, и бил током. Ворон не возражал, хотя ему все эти действия казались тщетными.

«Мертвому припарка», — фыркал он, но сейчас ощущал себя, как прежде, может, и не полным сил, но хотя бы способным передвигаться без посторонней помощи.

— Вот и проверим, — прошептал он, подтягивая колени к груди и опираясь подошвами в крышку-люк. — Р-раз…

Повторять не потребовалось, раздался щелчок, и крышка с шипением отъехала в сторону. В глаза ударил яркий свет, благо он вовремя закрыл их и прикрыл веки ладонями.

Времени привыкать и осматриваться не было, теперь оно летело вперед, как свихнувшийся машинист скоростного поезда. Ворону удивительно, просто чертовски повезло. Если никто его не окликнет, не заметит и не попытается пристрелить — впору уверовать в помощь свыше. Пока все казалось спокойно, но могло измениться в считаные секунды.

Он выбрался с трудом, в ушах звенело от слабости, ноги подгибались, но все это казалось не важным по сравнению с возможностью двигаться. Металлический запах, к которому примешивалось еще много чего отвратного, он ощутил много позже, лишь очутившись на твердом полу, выпрямившись и оглядевшись.

Лаборатория оказалась залита кровью, та стекала со стен и столов, заливала пульты управления, к которым под страхом участи худшей, чем смерть, не дозволялось подходить с кофе и бутербродами (водился за сотрудниками грешок перекусывать на рабочем месте). Она скапливалась в неровно положенной плитке на полу, подобралась к носкам Ворона и промочила их. Алая, омерзительно яркая и потому не воспринимающаяся адекватно.

Ворону казалось, он снова во сне или в какой-то убогой компьютерной или кинореальности, создатель которой не примкнул к заговору всех киношников мира и во имя большей реалистичности не затемнил кровь.

— Теперь мне нужна обувь, — сказал Ворон самому себе, — и пусть это будут не шлепанцы.

Когда-то давно, сейчас казалось — в позапрошлой жизни, он воевал. И уже тогда, в юные годы, не страдал идиотскими фанабериями. Убитым ботинки уж точно без надобности, даже если прямо сейчас сюда явится Зона и превратит их в ходячие трупы.

Выбрав на глазок, Ворон стянул обувь с одного из убитых. На заляпанную кровью одежду он не претендовал, хотя та и требовалась. Когда он ложился в барокамеру, стояло начало осени. Даже если в изоляции он провел всего несколько дней, в майке и спортивных штанах по улице не походишь.

Пока искал раздевалку, пришел к выводу, что спецы, устроившие зачистку лаборатории, ушли. Стояла звенящая тишина, которую принято называть мертвой. Впрочем, Ворон все равно старался передвигаться бесшумно.

К своему неудовольствию, расположения комнат он не знал. На стене одного из коридоров заметил план эвакуации при пожаре, изучил, но понял только, как выбраться из здания. Ни архива, ни бухгалтерии, ни кабинетов начальства на нем не указывалось.

Следовало осмотреться в поисках каких-нибудь документов, но Ворон отбросил эту мысль. Чувствовал себя он паршиво, к тому же опасался наткнуться на вполне определенный труп — своего отца.

В том, что неизвестные убийцы раненых не оставили, он не сомневался. Хотелось бы знать, почему никого из них не заинтересовала барокамера и ее содержимое, но подумать об этом можно было и позже. Во всяком случае, он прекрасно знал подобного рода спецов.