Новая Зона. Первопроходцы ада

Узкая, заправленная армейским одеялом койка. Стол со старинной лампой с зеленым абажуром – нашел в кабинете одного из институтских начальников и не смог удержаться. Три табуретки. Ноутбук, армейский «Getac B300У», на столе – хоть с оргтехникой у них все в порядке. Сейф. Карта Москвы во всю стену. Вешалка с одеждой.

Временное жилище свежеиспеченного майора ФСБ. Вот о чем никогда не думал – о карьере служивого человека. А поди ж ты…

Начлаб сел в продавленное кресло и тяжело вздохнул.

Временная база ЦАЯ в «районе особой геофизической аномалии» разместилась не где-нибудь, а на Воробьевых горах, в бывшем НИИ геохимии и практической минералогии.

Место было выбрано по двум причинам. Во-первых, идущий в район улицы Косыгина от Периметра Ломоносовский проспект по капризу был свободен от пробок. Из-за нестыковок планов эвакуации подъезды были перекрыты, но автоколонна из Центрального округа, набитая начальством, так и не дошла до него, остановленная сплошными аномалиями в районе.

Во-вторых, по некоему капризу природы аномалий на Воробьевых горах почти не было, возможно, из-за высоты над уровнем моря или еще по какой причине.

Кто-то говорил сперва, что нужно было бы выбрать в качестве базы МГУ, тем более он почти рядом. Да разговоры быстро заглохли. Мало того что там частенько возникали аномалии – к примеру, во дворе факультета журналистики уже второй месяц крутился такой себе «белый волчок» (который вообще-то редко живет дольше недели), так еще и место само по себе жуткое.

Когда начался «харм», комендант главного корпуса, пожилой отставник из РВСН, сгоряча решил, что это война, и приказал всем спускаться в бомбоубежище. В суматохе всеобщего хаоса и бегства о них забыли, а когда вспомнили, стало поздно – все подъездные пути перекрыло почти сплошное кольцо гравитационных аномалий.

Битые сутки донецкие горноспасатели, оперативно присланные Киевом на выручку соседу, пробивались через кабельные коллекторы и канализацию к главному корпусу. А когда добрались, было уже поздно – подвалы «сталинки» оказались доверху затоплены «студнем».

Так что ничего лучше Института геохимии и практической минералогии под рукой не имелось.

Объект был почти в полном порядке – тут не завелось аномалий, да и мародеры не успели добраться, видимо, хватало более лакомых целей.

* * *

В первые дни, бродя по опустевшему храму науки, Антон не мог отделаться от ощущения дежа вю.

Впрочем, так оно и было. Он хорошо знал эту неуловимую атмосферу неуклонно угасающих, но еще старательно держащихся на плаву научных центров со стареющими научными сотрудниками, последними из могикан, со старым еще советским оборудованием и обветшавшей советской же мебелью.

Тут имелась обширная библиотека с высокими двустворчатыми дверьми темного дуба, такими же основательными дубовыми полками, уставленными рядами солидных, довоенных еще изданий, множеством научных и технических журналов, энциклопедий и зачем-то сохраненным отдельным шкафом с полным собранием сочинений Ленина.

И большой, два на полтора метра, плазменный экран на стене смотрелся резким диссонансом.

На доске объявлений среди приказов о строгом запрете курения и объявлений о продаже косметики и меда висела афиша семинара «Тектоника литосферных плит и изучение магматических течений» какого-то доцента Поричкина с датой в левом верхнем углу – за три дня до «харма».

Распахнутые двери, покосившиеся шкафы с реактивами, выдвинутые ящики столов, компьютеры, в основном неработающие, старые, с древними кинескопными мониторами, хотя бывали и вполне современные – в некоторых так и торчали флэшки с диссертациями и планами.

Взгляд Антона отмечал грустные детали когда-то кипевшей тут жизни, брошенные при бегстве.

Одинокий фарфоровый чайник и пакетик с сушками, вязаная домашняя салфетка, высохший торт в мертвом холодильнике, наверное, его купили ко дню рождения или еще какому торжеству, да вот судьба в лице «харма» вмешалась…

Наверное, здесь после лабораторных работ и исследований почтенные старушки и редкие молодые аспирантки пили чай и обсуждали планы на будущее.

В первый день в подвальной мастерской, отведенной его лаборатории, Арсеньев увидел на стене плакат-календарь одна тысяча девятьсот девяностого года – когда-то яркий и глянцевый, а теперь потускневший. С него призывно улыбались начлабу несколько девушек в кольчужках на голое тело. Стилизованные под руны буквы сообщали, что это группа «Мираж». И Антон вспомнил, как в том самом девяностом вместе с мамой стоял в огромной очереди за яйцами в питерском гастрономе.

Все это навевало обреченно-тоскливое чувство – три четверти науки, и без того слабой и потрепанной историческими переломами, было собрано в Москве. Да разве одной науки?

Как вообще теперь жить России?

Но, так или иначе, надо было делать дело, и они начали обустраиваться на новом месте.