Новая Зона. Синдром Зоны

– Нет, не чувствую совсем. Совсем нет. – Псионик замерла в полутьме гаража, закрыв рукой глаза. – Надо искать. Здесь нет.

На секунду проскочила холодная мысль, что Пенка ошиблась, и, возможно, никакого Прохорова здесь нет.

– Пеночка, ты точно знаешь о том, что тебя звал Прохоров? – осторожно поинтересовался Проф. Похоже, у профессора возникли те же сомнения.

– Да, точно. Он звал ночью. Он далеко.

– Скажи, Пеночка, а он сейчас жив? – уже прямо спросил Зотов.

– Нет, Проф. Он умер давно, умер вместе со всеми, когда возникла первая Зона, – негромко произнесла Пенка.

Проф тихо выдохнул, пододвинул табурет и сел, опустив руки.

– Ну и дела. Зачем же мы его тогда ищем, Пеночка?

– Он мертвый не может идти по граням. Он мертвый хочет говорить со мной.

– Допустим. Мертвые и впрямь не ходят, – согласился Проф, – и говорить тоже не могут.

– Но я могу поднимать мертвых, – проговорила Пенка, и уже не холодок, а настоящий мороз пробежал по спине. От привычной и уже совсем нашей Пеночки вдруг повеяло диким, ледяным дыханием Зоны.

– Да, Проф, она при мне поднимала зомби. Я помню это, – глядя в глаза профессору, я утвердительно кивнул.

Конечно же я помню.

Краем глаза я заметил, как вздрогнула Хип, как отвела взгляд. Ты, значит, это тоже помнишь, стажер.

– Мертвые не ходят, Проф, да, – вздохнула Хип. – Но только не в Зоне.

Синюшное вздутое лицо, вдавленный, свернутый набок нос с чешуей засыхающей сукровицы. И рубашка, клетчатая «ковбойка», грязная и залубеневшая от влажной земли, в которой тебя, Фугас, наверное, и похоронили. И остановившийся взгляд плоских, белесых, как у снулой рыбы, глаз. И натужный хрип в спавшихся легких. И не то стон, не то вой над притихшей железнодорожной станцией, у сгоревшей давным-давно электрички: «Зона тебя любииит, Лууууууунь!»

И Пенка вдруг посмотрела на меня, молча, внимательно, каменным взглядом ожившей на кладбище статуи, и в эту долгую, жуткую секунду мир словно слегка качнулся и при этом стал ярким, необычайно резким, наполнившись новыми, едва слышными звуками и странными оттенками привычных цветов. Воздух стал едва заметно кисловатым, с легким, как будто электрическим привкусом, но все тут же прошло.

– Ты, Лунь, помнишь. Ты знаешь, – сказала Пенка, опять привычная, своя, почти родная, коснулась руки. – Я тебе верю, сталкер Лунь. От тебя хорошо. Теперь я жду. Я слушаю ночью.

– Все хорошо, сталкер? – Хип обеспокоенно посмотрела на меня. – Все в порядке?

– Да, да, стажер, порядок. Это, видимо, просто усталость. – Я взглянул на экран ПМК. – Пятый час. Лето, темнеет поздно, но все-таки выход надо перенести на завтра. Выйдем на рассвете. Сейчас обживаться, разложить припасы, всем проверить оружие, подготовиться.

– Добро, Лунь. Мне и впрямь нужно немного времени, чтобы настроить приборы, – согласился Проф. – Нужно выставить на «Шелесте» экспозицию местными полями, это займет несколько часов, и немного поработать с датчиками.

– Хорошо. Хип, я сейчас спать до одиннадцати вечера, потом сменю тебя на ночное дежурство. Выход в пять утра. Всем до этого времени выспаться и быть отдохнувшими.

На втором этаже вдоль стены стояли деревянные нары с толстыми ватными матрасами. Не сбрасывая «Кольчугу», я завалился на комковатый, волглый матрас и закрыл глаза. Сон пришел незаметно.

Хип разбудила меня немного позже одиннадцати – видимо, решила дать мне выспаться. Немного пожурив стажера: «Балованный сталкер до первой аномалии ходит», я заступил на дежурство. Пенка, похоже, не спала. Она всю ночь так и простояла неподвижной статуей у маленького мутного окошка, вслушиваясь в ночь, в одни только ей понятные сигналы. Ближе к половине четвертого я «обработал» ведро действительно тухлой воды из подвала, и «перстень» не подвел: в котелке над крошечным тлеющим костерком вскоре булькала каша. Зарядив в горячую гречку две банки тушенки и накрыв котелок крышкой – пусть настоится, – я выбрался на крышу, стараясь не сильно греметь засовом.