Новейшая история Чипполино

Одним словом, оппозиция у нас (по крайней мере в значительной её части) и возникает по случаю, и по случаю же и исчезает; она, говоря по-научному, окказиональна: подул холодный ветер - вот тебе и яростный пролетарий, подул тёплый ветер - и вот он уже и буржуй. Этим, кстати сказать, наша оппозиция существенно отличается от русской оппозиции XIX и начала XX века: наши народники (а потом и революционеры) формировались из числа людей преимущественно небедных (а иногда и прямо-таки состоятельных), к которым потом примыкала (или не примыкала) руководимая и направляемая ими голытьба. Нет, об оппозиционерах былых времён можно много всякого сказать (в том числе и негативного); нельзя сказать только одного - того, что они шли в революцию из шкурных интересов или от того, что при дележе денежного пирога их обделили (дело о влиянии на национально-освободительное движение еврейского элемента выделим, как говорят юристы, «в отдельное производство»). И вот тут снова стоило бы вспомнить об уже упоминавшемся Чипполино, светлый образ которого для детишек нашего, 60-х годов, поколения был живой иллюстрацией теории и практики классовой борьбы. Любопытная вещь: тогдашние наши идеологические учителя с их научно-коммунистическими инструкциями сгинули и рассыпались, как наваждение, а несгибаемо оптимистический Мальчик Луковка победно машет нам из дальнего далека, безмолвно вещая нам об образе социальной справедливости, неразрывно связанном с образом собственного достоинства.

Да, Чипполино был беден, был пролетарием, но не это его подвигло на мини-восстание в ягодно-овощном царстве (ведь бедны были и другие, что не мешало им жить в постоянном подобострастном страхе перед власть имущими); Чипполино был справедлив и сострадателен, честен и добр, что тем самым и обрекало его на незавидное материальное положение. Однако, даже и свергнув Сеньора Помидора и, стало быть, поднявшись к власти и получив доступ к финансовым рычагам, он остался всё тем же милым и добрым Чипполино. На этом, однако, сказка кончается, потому что в реальности, как мы видели, бескорыстные организаторы социальных революций у кормила власти не задерживаются, и всякий несказочный Чипполино довольно быстро раздувается до размеров Помидора, чтобы потом опять усохнуть до размеров Луковицы.

Обаяние же сказочного Чипполино объясняется тем, что он был, увы, не русским, а сугубо западным героем, порождённым то дремлющей, то пробуждающейся, но никогда не иссякающей традицией романского свободолюбия - традицией ценить в человеке дух вольности и того чувства собственного достоинства, которое создаётся трудом и опытом. Романское обращение «сеньор» (т.е. «старший», «господин») приложимо, по исконно европейской традиции, ко всякому человеку независимо от его финансового и социального положения. То есть тот Чипполино, который был по его классовой сущности «товарищем», тем не менее - в качестве порождения итальянского коммуниста Джанни Родари - оставался по своему человеческому достоинству «господином», т.е. существом, имеющим и природное, и гражданское право в обращении с Сеньором Помидором быть свободным от всякого подобострастия, поскольку оба они - и худенький-голодненький, и жирный-обкормленный - две равноправные, суверенные человеческие державы. Западная Европа, хотя и испытавшая все классические тяготы феодализма-капитализма, тем не менее всё равно жила (и в какой-то мере всё ещё живёт) под знаком средневековой Великой хартии вольностей, утверждающей неотчуждаемую суверенность индивида: будучи «господином» и «старшим» по отношению к самому себе, человек признавал это неотъемлемое старшинство и господство и в другом, что в равной степени отвечало и древнеримскому духу гражданского достоинства, и свободолюбию христианства. И пока существуют обращения «сеньор», «мсье» (сокращённое «мон сеньор», «мой господин») или испанское «дон» (от латинского dominus, «господин»), которым запросто обмениваются даже бомжи, эту песню, песню дремлющего достоинства, «не задушишь, не убьёшь».

Вот потому-то Чипполино - это в какой-то степени наш идеал, но, увы, не наш герой, хотя это и может показаться странным в стране с такими давними и крепкими традициями религиозного почитания странников, нищих, юродивых. Хотя в мире узаконенной неправды и стоило бы гордиться бедностью, как медалью, поскольку, как сказал герой Чехова, «бедность, соединённая с высокими душевными качествами, есть показатель благородства», однако не пристроенный к обслуживанию буржуазного Молоха работник мозговой извилины отчего-то стыдится и жмётся, как голый, и, подобно герою картины Федотова «Завтрак аристократа», в припадке трусливой гордыни прикрывает книжкой составляющую его завтрак жалкую корочку.