Новейшая оптография и призрак Ухокусай

И потому в «Спиритографическом ателье г. Сударого» втайне от всех шла бурная, увлекательная и бескорыстная работа. Что будет, если запечатлеть по новейшему методу обыкновенного щенка? Горшок с геранью? Наведенную иллюзию? Гусеницу? Алхимическую реакцию в колбе? Соседского кота, ради которого, бандита рыжего, пришлось Персефонию удерживать тяжеленный «Зенит» на весу подле окна?

Одного лишь удавалось избежать без особого труда – создания автопортрета. Мало ли что там оптография покажет… Это с гусеницы спроса никакого. Оплелась да обернулась бабочкой, как и ожидалось. И не стесняться же криволапому щенку мечтаний о задержании шести воров с поличным…

– Ерунда, – решительно заявил Персефоний, уже недурно разбиравшийся в технике оптографии. – Призматический объектив сам по себе чудес не творит. Для того чтобы отобразилась духовная сущность, нужны специальные чары, особый состав…

– Верно, – важно кивнул Переплет, который в оптографии не разбирался совершенно, но, как и положено порядочному домовому, наперечет знал все запасы в доме. – Четвертого числа реактивов взято только на один снимок.

– Глупости ты говоришь, Персефоний, – решительно заявила Вереда. – То есть ты прав, что Непеняй Зазеркальевич не прав, но он не прав совсем из-за другого. Я знаю Простаковью – это чудесная девушка. Если бы вы случайно и сняли с нее портрет по новейшей методе, ничего бы в нем не могло быть такого, чтобы расстроить Залетая Высоковича. Говорю вам: она человек чистейшей души…

– Верно, – опять кивнул Переплет. – Почтенного семейства барышня, это уж достоверно. Братец мой троюродный в жилище их домовует, от него знаю: солидный человек господин Немудрящев, и с воспитанием у него строго.

– Однако иных объяснений я не вижу, – вздохнул Сударый. – Залетай Высокович бросил мне обвинение в использовании каких-то незаконных чар, а поскольку ничего, кроме того снимка, нас с ним не связывает, остается предположить, что снимок получился… не такой, какой можно было ожидать.

– Но обрабатывали мы его по обычной методе, – стоял на своем упырь.

Сударый пожал плечами:

– Возможности призматических объективов огромны, все их свойства еще не выявлены до конца. Об этом и Подаряев пишет в «Призматическом разложении ауры». Кстати, у него говорится о том, что крайние позиции спектра ауры содержат довольно четкие образы натуры, так почему не допустить, что в определенных условиях один из этих образов – по всей видимости, отрицательный – проявился на пластине? В конце концов, может, у нас в лаборатории все еще витали пары особого состава…

– Это точно, – опять ввернул Переплет. – Как вы начнете зелья кипятить, так в раболатории и впрямь дышать нечем, хоть сам воздух подметай.

– Предполагать можно до бесконечности, – покачал головой Персефоний. – Надо выяснить все достоверно. Вереда, ты не могла бы по знакомству как-нибудь разузнать, что там с этим портретом?

– Я попробую, – неуверенно ответила девушка. – Мы с Простаковьей не то чтобы очень близкие подруги…

– Все-таки надежда есть. А я попытаюсь выяснить что-нибудь своими силами. Теперь вот о чем: Непеняй Зазеркальевич, кого вы собираетесь пригласить в секунданты?

– Ох господи, я ведь почти забыл о самой дуэли! – воскликнул Сударый. – Вообще-то я рассчитывал на твою помощь, Персефоний…

– Не сомневайтесь в ней. Позвольте поблагодарить вас за высокую честь, которую вы мне оказываете своим доверием, – сказал упырь, и как-то так по-особенному сказал, без малейшего намека на позу и пафос, но вместе с тем настолько весомо, что молодой оптограф теперь только почувствовал в полной мере реальность и неизбежность предстоящего поединка. – В таком случае переговоры с секундантами Пискунова-Модного я беру на себя и попытаюсь выяснить, что в действительности послужило причиной для вызова. Впрочем, если дело и правда в портрете, всей правды он не скажет даже своим секундантам.

– Ты так полагаешь?

– Уверен. Ведь тогда в его глазах это вопрос чести дамы. Однако не будем загадывать наперед, у нас и так забот хватает. Вереда, помнится, у нас на сегодня три сеанса?

– Разве их не придется отменить? – удивилась девушка. – Как можно работать, если…

– Так же, как и всегда. Дуэль в провинциальном городе – это в первую очередь секретность, да и во вторую тоже. Никто не должен ничего заподозрить, поэтому мы будем вести себя как обычно. Секунданты Пискунова-Модного, думаю, тоже это понимают и придут попозже, чтобы не привлекать лишнего внимания. На сколько запланирован последний сеанс?

– На два сорок, – ответила Вереда.

– Отлично. Полагаю, у нас будет не меньше трех часов, чтобы подготовиться…

С этой минуты главным в ателье стал Персефоний.

Сударый не возражал. Мысль о дуэли мучила его, ему было неуютно от многоопытной деловитости упыря, но он понимал, что своими сомнениями и неловкостью только усугубит и без того неприятное положение.