Новейшая оптография и призрак Ухокусай

— Я тоже задался этим вопросом и вижу два ответа. Либо Ухокусай следовал за мной самостоятельно, быть может, невидимкой, либо первоначально притворился, например, платком или мелкой монетой у меня в кармане. В пользу первой возможности говорит то, что он, по-видимому, вполне способен покидать ателье и разгуливать по городу ночами. В пользу второго — то, что невидимка, даже такой неуловимый, сильно рисковал бы, пытаясь проникнуть в полицейский участок, все-таки магическая защита государственных учреждений чрезвычайно высока. А вот в качестве какой-то мелкой вещи, бывшей при мне, он не привлек внимания охранных чар.

— Но зачем ему нужно было проникать в полицейский участок?

Сударый пожал плечами:

— Можно лишь гадать. Пока мы знаем только, что Ухокусай крайне ловок и чувствителен к эмоциональному состоянию разумного, рядом с которым находится. История Свинтудоева дает основания полагать, что при нем Ухокусай большую часть времени проводил в виде бритвы. Несчастный брадобрей знал это, но никак не мог от него отделаться. Его рассказы, конечно, могут быть во многом плодом больного воображения, однако в основе своей они правдивы, в этом убеждают комментарии Сватова. Можно сделать вывод, что Ухокусай способен с необычайной легкостью принимать ту или иную форму в зависимости от ситуации. Если бы в тот раз на кухне мы с тобой заподозрили карандаш в том, что он Ухокусай, вполне возможно, мы не только не сумели бы сделать оптографический снимок карандаша, но даже заметить, как он исчез бы из нашего поля зрения.

— Если так, получается, поймать его совершенно невозможно, — уныло сказал Персефоний. — Вы не думали о том, что Свинтудоев прав, считая Ухокусая демоном?

— Сомневаюсь. Впрочем, что толку переливать из пустого в порожнее? Как ученые маги мы должны воспринимать происходящее в качестве прелюбопытной загадки природы. Быть может, не нами и даже не при нашей жизни, но когда-нибудь тайна Ухокусая непременно будет открыта. Нам остается приложить все усилия к тому, чтобы хотя бы проторить дорогу для будущих естествоиспытателей, и пусть отсутствие в перспективе славы не затуманивает для нас радость исследования!

Закончив эту краткую, но эмоциональную речь, Сударый с трудом заставил себя не прятать взгляд. Нельзя сказать, чтобы речь была лжива, — но не вполне искренна и слишком пафосна. Однако Персефоний правильно понял, что за патетикой прячется намек на необходимость помалкивать.

Песок в часах, отмечавших время пребывания пластин в растворе, пересыпался, и Сударый вынул их для просушки.

— Да, сразу видно, что снимок номер четыре загублен, — сообщил он, склоняясь над пластинами с лупой в руке. — Эмаль разрушается, вместо изображения — темные пятна с неясными контурами. А вот на номере три, как ни странно, что-то можно различить!

— Ничего не разберу, — признался Персефоний, заглядывая через плечо.

— Ты забываешь, что это не обычные снимки. Третий номер представляет собой портрет призрака Свинтудоева на нижнем уровне психономиса, куда почти не проникает отсвет ауры. Это как бы контур личности, переведенный в зримый образ.

— Позвольте лупу, — попросил Персефоний и внимательно рассмотрел снимок.

«Зримый образ» выглядел довольно отталкивающе: какая-то костлявая фигура, больше похожая на огородное пугало, чем на живое существо; сходство довершали завихрения таинственных энергий, смотревшиеся как клочья грубого полотна.

Комната выглядела не лучше: место предметов заняли абстрактные композиции, больше всего напоминавшие по виду грибы, но отчасти сохранявшие очертания, которые они имели в реальности, и даже можно было угадать — вот окно, вот комод, вот свеча…

— Не хотел бы я видеть мир таким образом, — пробормотал Персефоний.

— А вот призраки могут видеть его именно так, — сообщил Сударый. — Для них психономис — базовый уровень реальности.

— Ужас, — коротко прокомментировал упырь. — Как хорошо, что я не призрак.

Сударый рассмеялся:

— На пластине вид этого плана реальности искусственно отделен от остальных, которые должны на него накладываться. Но ты прав, зрелище неаппетитное. Впрочем, это, подозреваю, также дефект эмали. Давай-ка попробуем рассмотреть изображение в ауроскопе.

Персефоний приготовил для работы сложный оптомагический аппарат и, вложив в него снимок, спроецировал увеличенное изображение на демонстрационный экран. Отблески ауры, усиленные прибором, стали ярче и действительно несколько облагородили вид, открывающийся из психономиса.

— Да, вне всяких сомнений, эмаль начала разрушаться и здесь, — с сожалением сказал Сударый, посмотрев на изображение невооруженным глазом, через лупу и через очки-духовиды. — Слишком велико темное смещение, это явный брак, учитывая яркость светлых участков. Облик призрака четкости не приобретает. Увеличь, пожалуйста, яркость… Нет, снимок бесполезен, эти пятна нельзя однозначно соотнести со следами какого-то воздействия. Давай для очистки совести изучим и четвертый номер.

Персефоний поменял пластины в ауроскопе.