Новейшая отечественная история. XX – начало XXI в. Книга 1

Таблица 4

Итак, главный контингент покупателей земли был представлен низшим слоем деревни – безземельными и малоземельными хозяйствами, доля которых составляла 43,1%. Вследствие подвижек, произошедших после покупки, в землеобеспеченности клиентов банка главенствующее положение перешло к мелким (с 3—9 дес.) и средним (с 9—15 дес.) хозяйствам – 63,7% дворов, прибегших к услугам банка. Следовательно, под воздействием банка (а он стал одним из основных инструментов реализации столыпинской реформы) росло преимущественно трудовое крестьянское хозяйство. Одновременно серьезные перемены происходили в крайних группах: низшей, удельный вес которой упал почти в 6 раз, и высшей, чья доля в такой же степени выросла. Налицо переплетение в среде крестьян-клиентов банка разнородных социальных процессов: с одной стороны, подъем материального благосостояния бывших безземельных и малоземельных хозяев и рост на этой почве трудового хозяйства середняцкого типа, а, с другой стороны, еще более быстрого увеличения численности и удельного веса хорошо обеспеченных землей крестьян, обретающих с помощью банка возможность перестраивать свое хозяйство на предпринимательский лад.

Результаты реформы и превратности ее судьбы

Столыпинским преобразованиям «не повезло» ни в практике проведения, ни в изучении их опыта и уроков как современниками, так и последующими поколениями историков. Разразившаяся Первая мировая война вынудила правительство резко ограничить мероприятия реформы тогда, когда общество стало ощущать первые ее плоды, а порожденная войной революция и вовсе на многие десятилетия сняла с повестки дня поставленный Столыпиным вопрос об обеспечении возможности «способному, трудолюбивому крестьянину… укрепить за собой плоды трудов своих и представить их в неотъемлемую собственность».

В историографическом плане объективному освещению этой темы всегда мешала крайняя политизация суждений, возникшая в среде современников реформы и дожившая, при всех перепадах к ней исследовательских интересов, до наших дней. Более того, нынешняя поляризация мнений, высказывающихся историками и публицистами в связи с проблемами модернизации аграрного сектора экономики постсоветской России, по существу повторяет то, что имело место в годы самого столыпинского землеустройства, тенденциозно переиначенного его хулителями в «землерасстройство».

Особенно не жаловали эту тему отечественные исследователи советского времени, когда господствующим стало мнение, будто столыпинским начинаниям изначально был уготован провал, поскольку они якобы преследовали антинародные цели сохранения помещичьего землевладения и укрепления социальной опоры отжившего свой век самодержавия. При всем плюрализме взглядов на наше прошлое, сложившаяся в постсоветской историографии, эта точка зрения бытует и поныне.

Однако наряду с традиционной аргументацией версии краха реформы, отдельные ее сторонники все больший акцент делают на том, что столыпинская перестройка безнадежно запоздала. Довод этот отнюдь не нов. Известно, что значительное опоздание в начинаниях по земельному обустройству крестьянства признавал и сам Столыпин. «Во время путешествия по Сибири со Столыпиным плыли по Иртышу, я слышал, – вспоминал И. Тхоржевский, служивший тогда начальником канцелярии Главноуправляющего земледелием и землеустройством, – из уст Столыпина, разговорившегося при мне с Кривошеиным: «…Когда в 1889 г. министр граф Д. Толстой вводил в деревне земских начальников, сохраняя крестьянскую общину и юридическую обособленность крестьянского земельного строя – обособленность, граничившую с крестьянским бесправием, вот тогда надо было бы начать нынешнюю работу по крестьянскому землеустройству: создать из местных людей нынешние землеустроительные Комиссии. Вот если бы так получилось, – продолжал Столыпин, – тогда я был бы спокоен за будущее России. А то мы потеряли с устройством крестьян 20 лет, драгоценных лет, и надо уже лихорадочным темпом наверстывать упущенное. Успеем ли наверстать. Да, если не помешает война».

Опасения относительно успеха своего начинания реформатор провидчески связывал главным образом с назревавшей в мире войной, хотя несколько раньше говорил о необходимости для государства двадцати лет покоя не только внешнего, но и внутреннего. Судьбе оказалось угодно не только не дать этого России, но и оставить всего несколько лет жизни самому Петру Аркадьевичу.