Новейшие приключения Петрова и Васечкина в горах Кавказа

Рассказ этот поразил тогда всех, но, пожалуй, наибольшее впечатление произвёл он на нашу троицу. Петров, Васечкин и Маша ещё долго после того памятного урока бурно обсуждали несправедливость, с которой обошлась судьба с молодым русским гением.

Сегодняшний урок был посвящён поэме Лермонтова «Мцыри». В качестве домашнего задания ученики обязывались выучить наизусть отрывок из поэмы по своему выбору.

– Ну что, друзья, – улыбнулся Владимир Валерьевич, оглядывая класс. – Кто начнёт? Есть желающие?

Все посмотрели на Машу Старцеву, так как именно Маша всегда безупречно выполняла все задания. Маша с достоинством не спеша подняла руку, но в это время у неё за спиной раздался голос Васечкина.

– Разрешите мне, Владимир Валерьевич?

– Ты, Васечкин? – поразился учитель, прекрасно знавший, что Васечкин довольно редко приходит с выполненными заданиями. – Ну что ж, очень хорошо. Прошу!

Васечкин под удивлённый шёпот, побежавший по классу, вышел к доске и принял соответствующую моменту позу.

– Михаил Юрьевич Лермонтов! – громко объявил он. – Отрывок из поэмы «Мцыри».

Класс замер.

Васечкин откашлялся, потом нашёл глазами Петрова и пристально уставился на него. Петрову от этого взгляда стало почему-то не по себе.

Васечкин же, не отрывая от него глаз, артистично отвёл руку в сторону и начал декламировать:

Старик! я слышал много раз,
Что ты меня от смерти спас –
Зачем?.. Угрюм и одинок,
Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах
Душой дитя, судьбой монах…

Петров заёрзал.

Васечкин читал проникновенно и при этом буквально ел его глазами. Петров понимал, что стихи Лермонтова не имеют никакого отношения к Васечкину, что тот на самом деле вовсе не угрюм и не одинок, но, тем не менее, ему почему-то стало очень жалко своего старого друга.

Внезапно он вспомнил, как много они с Васечкиным пережили вместе, как, рискуя жизнью, спасали Машу от сомалийских пиратов[3]. Как плечом к плечу, не дрогнув, стояли они против направленных на них стволов, которые сжимали в руках алчные колумбийские наркоторговцы[4]. Как, наконец, в кромешной тьме ползли по подземному туннелю, чтобы в смертельной схватке сразиться с гигантскими муравьями[5].

…Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
В холодной вечной тишине;
Но с жизнью жаль расстаться мне… –

вдохновенно читал тем временем Васечкин.

При этих словах в носу у Петрова что-то засвербило, а глаза подозрительно повлажнели. Он почувствовал, что Васечкин бесконечно дорог ему и что он на всё готов ради него. Петров шмыгнул носом и смело встретил по-прежнему сверливший его взгляд друга.

…Я молод, молод… – с неподдельной горечью читал Васечкин, –

Знал ли ты
Разгульной юности мечты?
Или не знал, или забыл,
Как ненавидел и любил;
Как сердце билося живей
При виде солнца и полей

…

– Я ничего не забыл! – еле слышно прошептал Петров. – Ничего!

…Тебе есть в мире что забыть,
Ты жил, – я также мог бы жить!

Васечкин закончил.

Он отступил на полшага назад и наклонил голову. Класс разразился аплодисментами.

– Ты будешь жить, Васечкин! – не выдержал Петров. – Будешь!

На него обернулись.

– Ты чего, Петров? – спросил его Вова Сидоров. – Сдурел, что ли?

– Ничего, – смутился Петров. – Просто вырвалось…

Маша, сидевшая впереди, обернулась, смерила Петрова ироничным взглядом и неодобрительно покачала головой.

– Молодец, Васечкин! – сказал тем временем Владимир Валерьевич. – Честно признаюсь, не ожидал от тебя. И прочитал ты отлично, с чувством, можно сказать. Садись, пять.

– Разрешите, Владимир Валерьевич, я ещё кое-что прочту? – опустив глаза спросил Васечкин. – Так сказать, дополнительно. Ну вроде как на бис…

– Ещё? – поразился учитель. – Ты ещё один отрывок выучил? Ты меня сегодня просто восхищаешь!

– Спасибо, – скромно поблагодарил Васечкин. – Нет, это не из «Мцыри», это просто отдельное стихотворение. Но тоже Лермонтова.

– Я не знал, что ты так любишь Лермонтова, – продолжал удивляться Владимир Валерьевич.

– Я сам не знал, – признался Васечкин. – А теперь понял, что Лермонтов мой любимый поэт. Так можно?

– Ну конечно! Читай!

Васечкин снова встал в позу, отставил руку и на этот раз нашёл глазами Машу Старцеву. Маша смотрела на него удивлённо и даже, как показалось Васечкину, с некоторым восхищением.

Я не унижусь пред тобою, – начал Васечкин. –

Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор…

Васечкин читал, глядя прямо Маше в глаза. Старался донести до неё каждое слово.