Новелла современной Румынии

А вот ночь национализации, например, он никогда не забудет. К десяти все они были в сборе. Он, Филипаке, Кокоря, Ангел, — все коммунисты фабрики. Пынтя сказал им кратко, что надо взять в свои руки типографию. Все делалось быстро, неожиданно, чтобы предотвратить саботаж. «Теперь посмотрим! — сказал про себя Антоникэ. — Наконец-то пришло наше время!» Он бы шкуру с них содрал, да нельзя было, — ведь нужно немножко и политику соблюдать. Спешил он всегда, как девушка на свидание, — это был самый большой его недостаток. И сколько ни говорил ему Филипаке — у него в одно ухо войдет, в другое — выйдет. Он знал одно: раз началась революция — надо уж все делать быстро, пока буржуазия не успеет вновь набрать сил, потому что, если ты отпустишь человека, которого схватил за горло, он тебя убьет. Кто кого! Какая еще там политика! Отныне одной политикой надо было заниматься: уничтожением буржуазии. Ну что, разве это дело: в течение трех лет после прихода рабочих к власти все еще разрешали хозяевам руководить фабриками? Хотя, конечно, не назовешь руководством то, что они делали, но как бы то ни было, Базилеску постоянно тянул с уплатой жалованья, с устройством столовой; он припрятал черт знает где разные материалы и вдобавок перевел кое-какие деньги на заграничный банк. Не говоря уже об аферах, которые он затеял в отделе снабжения, созданном при предприятии. Филипаке говорил, что Антоникэ не понимает обстановки, что и в политике есть «конъюнктура». Может, оно и так, — откуда ему знать, — но что касается хозяев, он твердил одно: надо припереть их к стенке, чтоб дух из них вон, чтобы они и пикнуть не смели.

— Да у тебя просто левацкие загибы! — говорил Пынтя.

Возможно!

Сколько дел тогда было! Пошли на фабрику охрану, поддерживай связь с партотделом и не выпускай из рук телефона, а то Базилеску что-то учуял. В общем, дел по горло. Наконец, когда все подготовили, вызвали хозяина. Он не спал, несмотря на то что было уже далеко за полночь. Все такой же толстый, хотя и утративший второй подбородок, он с трудом передвигал короткие ноги. И голосом он не походил на прежнего хозяина. Бывало раньше, не успеешь оглянуться, — за малейшее невинное слово треснет тебя. А с тех пор, как переменилась власть, стал он такой ласковый, иначе, как «товарищи», рабочих и не называл. Уж и так и этак — «товарищ Антоникэ» да «товарищ Антоникэ», — будто они с ним закадычные друзья.

В ту ночь хозяин перетрусил. Тяжело дыша, он застегивал пуговицы халата и все повторял:

— Что случилось?

— Да что ж, хозяин, дело кончено. Иди сдавай дела!

Они думали, его хватит удар. Он стоял наверху своей лестницы из дорогого дерева и смотрел на рабочих, ожидавших его в мрачном молчании. Его жена, в одной прозрачной шелковой рубахе, цеплялась за его спину.

— Только одну секунду! — бормотал он.

— Ни секунды, вы пойдете сейчас же с нами! — заявил Филипаке. — Надо подписать протокол!

И он решительно подошел к лестнице. Разве можно довериться этому типу? Еще подожжет фабрику!

До сих пор в ушах Антоникэ звучат нетвердые шаги Базилеску по мощеному двору. Была теплая июньская ночь. Окруженный со всех сторон рабочими, опустив голову, хозяин едва двигался. Разговор состоялся в канцелярии — в комнате с узкими мрачными окнами, куда некогда пришел Антоникэ наниматься в типографию. Базилеску хотел сесть. Он устал. Но Пынтя вынес из канцелярии стулья, чтобы все могли войти.

Белый холодный электрический свет освещал лица. Их разделял лишь пустой письменный стол. С одной стороны стояли они — «кретины», как называла их хозяйская дочь; с другой, — выпучив глаза и беспокойно ощупывая себя, стоял Базилеску.

— С вами ничего не случится, сударь! — успокаивал его кто-то.

Антоникэ пришел в ярость.

— Подумайте, как с ним разговаривают! Еще «сударем» величают! Когда надо было дать ему разок-другой по уху, — чтобы почувствовал, что с ним происходит!

Антоникэ сдержался, чтобы не сказали, что он не разбирается в политике. А все-таки, будь его воля, отвесил бы он хозяину затрещину за свою искалеченную ногу, — хоть его за это могли из партии выгнать.

— Вы должны заплатить жалование рабочим за последние три месяца, — прямо приступил к делу Филипаке. — Говорю вам это как директор типографии, которой я буду руководить, начиная с этой минуты! Впредь она будет государственной. Прочтите декрет! — и он протянул ему бумагу, которая еще пахла типографской краской. Базилеску еще больше побледнел и пробормотал:

— У меня нет с собой очков, я не могу прочитать…

— Ничего, я сам вам прочту!

Вот как оно примерно началось. Хозяин хотел на что-нибудь опереться, да не на что было.

Ну и выучились же они дипломатии! Началась дискуссия.

— Деньги…

Ну, хозяин туда-сюда, нету, мол. Откуда, мол, мне их взять? Сумма, мол, огромная… Дайте срок…

— Мы вам даем срок, но до утра надо заплатить рабочим жалованье за три месяца.