Новелла современной Румынии

— Все, кто может работать, имеют право! — повернулся к нему Ферко. — Видел я, например, как иные взрослые работают. Копаются с каким-нибудь пустяком: стыдно смотреть.

— Ишь ты какой! — усмехнулся Лебеда. — Ну, а что ты дашь в счет пая, ежели согласятся тебя принять?

— А вы сами-то какой пай внесли?

— Я-то? Я, сынок, дал шесть югэров[30] первосортной земли, двух волов, телегу, плуг.

Ферко пожал плечами и опечалился.

Когда он сегодня выходил из расписных ворот хозяйского двора, то чувствовал себя так легко и свободно, что, казалось, не шел, а летел на крыльях до самого здания правления. А теперь Ферко начали мучить сомнения, а от слов Лебеды у него вообще тревожно заныло сердце. «Ну какое ему дело — ребенок я или нет? Чего ему от меня надо?» — думал он.

Некоторое время Лебеда смотрел на танцоров. Затем, свернув цигарку и закурив, снова принялся внушать своему соседу, что о детях-сиротах должно заботиться государство и что это неправильно, если все они сядут на шею колсельхозу.

— Нет у нас таких фондов! Два процента отчисляем мы, — так это на стариков, а не на ребятишек.

Ферко, слушая рассуждения Лебеды, еще пуще расстроился и теперь с нетерпением дожидался возвращения председателя. Только на него и надежда! А про себя он думал: «Вот бы хорошо, кабы сейчас какой-нибудь волшебник превратил меня во взрослого, сильного мужчину. Тогда бы и Лебеда перестал придираться».

— А что ты умеешь делать? — неожиданно повернулся к нему Лебеда.

Ферко пожал плечами. Что он мог ответить, когда в вопросе так и сквозило: «Ничего-то ты не умеешь, малец, и хочешь жить за чужой счет!» Может быть, именно за счет его, Лебеды.

— Плясать-то ты хоть умеешь? — снова спросил Лебеда.

— Получше вас, товарищ!

Лебеда задавал вопросы тоном, каким обычно взрослые разговаривают с детьми: с явным превосходством, полушутливо, полусерьезно. Но, услышав смелый ответ, он нахмурился.

— Ишь ты, как язык распустил! Слышишь, сосед? Малец говорит, будто он лучше меня пляшет. Нет, малый, для этого танца, например, сила нужна. Ведь это — чюрденгеле![31] Да и для работы в колсельхозе сила потребна! А у кого нету силы, нечего ему тут делать! Подрасти сначала, силенки наберись.

Услыхав их разговор, другие зрители из любопытства стали подзадоривать Ферко: станцуй, мол, покажи силу. Даже ребята, танцевавшие на сцене, спустились в зал и принялись уговаривать Ферко, будто какого-нибудь знаменитого артиста, — показать свое искусство. Словно от этого зависело, примут его в колсельхоз или нет.

Ферко горестно качал головой.

— Вот товарищ Лебеда говорит, что я все равно ничего не умею!

— Да что ты! А мы посмотрим…

Ферко долго раздумывал, молчал. Затем вдруг вскочил на ноги.

«Ладно, — говорил его взгляд, устремленный на Лебеду. — Тебе назло спляшу!»

Он швырнул шапку на стул, сбросил курточку, — остался в одной драной посконной рубашонке. Скрестив руки на груди, он бросил взгляд на свои тяжелые, потрескавшиеся, стоптанные ботинки.

— Не смогу, — проговорил он. — Ноги у меня болят.

— Неправда! Ничего не болят! — нетерпеливо выкрикнул Лебеда. — Ты что, плакаться сюда пришел? То у тебя болит, другое болит! Ишь чего надумал, мальчонка. Ни земли у него, ни телеги! За милые глаза, что ли, будем тебе трудодни начислять? Нет, ты сперва покажи свою силу!

Все окружающие считали их спор шуткой. Но Ферко теперь вдруг понял, что Лебеда и не думает шутить.

— Не бойся, товарищ! Твоих трудодней я есть не стану!

Он выпрямился — тоненький, стройный как свечка. Тряхнул головой, гордым, смелым движением вскинул ее, прищелкнул пальцами — словно сразу много-много горошин с треском вылетели из бузинного самопала.

Все это было лишь приготовлением, сигналом к танцу, на который прежде всего мелкой дрожью ответили колени, потом негромким, но все убыстряющимся пристуком отозвались ботинки. Плечи, бедра, — верятноо, все еще ожидая мелодии дудки или цитры, шевельнулись сдержанно, как бы нехотя, и стали приноравливаться к перебору ботинок.

— Ну, вот видишь! — закричали все вокруг, а кларнетист, аккомпанировавший танцам на сцене, заиграл какую-то быструю мелодию.

Ферко улыбнулся, вскинул голову, громко вскрикнул и закружился веретеном в воздухе. А когда ноги его снова коснулись земли, он уже плясал — легко и все-таки по-мужски энергично — танец чюрденгеле. Тяжелые солдатские ботинки вдруг сделались легче пушинок, утратив вес и неуклюжесть, когда Ферко пустил их дробью по полу и защелкал каблуками в воздухе.

Лебеда поначалу лишь злорадно улыбался. Но вот лицо его стало серьезным, и он подался вперед, следя за каждым движением танцора.

А Ферко прищурил свои черные глазенки, и, подобно тому как уверенный в себе кучер, ослабляя вожжи, пускает во весь опор нетерпеливо рвущихся вперед лошадей, он дал вдруг волю всей своей силе, всем своим мышцам.

Он плясал, а ему казалось, что вместе с ним пляшут стены, мебель, окружающие его люди. Остановившись на миг, чтобы пригладить упавшие на глаза волосы, он успел подметить зависть на лице Лебеды.