Новеллино

Исследователь «Новеллино» находится еще в положении сравнительно выгодном, поскольку имеет дело с моментом сдвига в традиции, с произведением, разрушающим жанровый автоматизм и потому по необходимости выявляющим свою самобытность даже в границах клишированных повествовательных процедур. Единого литературного опыта за «Новеллино» но стоит: рождающаяся новелла опирается сразу на несколько средневековых нарративных жанров, ни один из которых не является, однако, ее исключительным генетическим пространством. Конечно, в соответствии с собственной своей природой она всего охотнее обращается за материалом к тем видам средневековой словесности, которые соизмеримы с ней в чисто количественном аспекте, но далеко не всегда учитывает величину источника, с равной готовностью одалживая свои сюжеты у романов, трактатов, эпистол, даже у библии. Для становления новеллы, видимо, небезразлична традиция устного рассказа, хотя роль ее — если исходить из ничтожно малого участия современной городской хроники в фабульном составе «Новеллино» (сравнительно с вкладом литературных источников) — не могла быть первостепенной. К тому же учесть эту традицию вообще вряд ли возможно.

Во всяком случае, составитель сборника, не будучи связан никакими строгими жанровыми обязательствами кроме обязательств по отношению к самой новелле, возникавшей в процессе работы над «Новеллино», пользовался значительной для средневекового автора свободой не только в отборе материала (где, надо сказать, трудно заметить действие каких-либо четких принципов), но, что главное, в его унификации. Эпизод, заимствованный из куртуазного романа, не может нетронутым и неизменным встать рядом с бывшей притчей, житийным рассказом, рассказом церковного проповедника и не вызвать в этом окружении немедленную реакцию отторжения. Любой сюжет, принятый в «Новеллино», должен быть рассказан заново. Жанровая новизна возникает здесь по требованию нового повествовательного контекста и только исследованием этого контекста может быть обнаружена.

Надо, однако, учитывать, что жанр в «Новеллино» находится в процессе становления, он еще аморфен, границы его зыбки, не всем рассказам сборника удалось пробиться к жанровой специфике — одни подошли к ней вплотную, другие сдерживаются своей неснятой до конца чужеродностью. В «Новеллино» чувствуется воля к жанровой определенности, чувствуется усилие, приложенное к созданию непротиворечивой жанровой модели, — усилие, направленное верно, но не умеющее до конца преодолеть сопротивление материала. И верность взятого направления, и сила тормозящей движение инерции особенно очевидны, если заглянуть немного вперед, в уже совсем недалекое будущее.

Спустя, полвека после создания «Новеллино» Боккаччо напишет «Декамерон», и новелла превратится в классический литературный жанр. Отнюдь не праздным представляется вопрос, каково отношение первой итальянской новеллы к идеальному жанровому образцу, что их связывает и что разъединяет. Боккаччо мог и не знать «Новеллино», но издатели XVI в., вернувшие «Новеллино» читателю, века новеллы, века Фиренцуолы, Граццини, Банделло, Джиральди, «Декамерон» не знать не могли. Они, судившие всякую новеллу с высоты «Декамерона», не пренебрегли скромным его предшественником. Вспомним также, что одним из самых авторитетных кодексов «Новеллино» мы обязаны Пьетро Бембо, теоретику ренессансного стиля.

3

Возьмем два варианта знаменитой притчи о кольцах: «Новеллино», LXXIII и «Декамерон», I, 3. Сюжет в обеих новеллах фактически идентичен. Султан, задумавший поживиться за счет богатого еврея, спрашивает его, чья вера лучше: если тот ответит, что лучше иудейская, можно будет обвинить его в святотатстве с последующей конфискацией имущества, а если он назовет лучшей мусульманскую, то окажется повинным в двуличии. Конфискация последует и в этом случае. Еврей отвечает притчей о некоем отце, имевшем трех сыновей и всего одно кольцо, которое все сыновья мечтали получить в наследство. Тогда он велел изготовить еще два кольца, как две капли воды похожие на первое, и вручил их сыновьям. Все остались довольны, считая, что владеют подлинным, а правду знает один отец. Так и с верами: какая из них наилучшая, известно только богу. Султану ответить нечего — конфискация не состоялась.

Боккаччо вносит в эту сюжетную схему едва заметные изменения, которые, однако, резко меняют всю атмосферу рассказа. Безымянный султан «Новеллино» получает в «Декамероне» имя, и имя прославленное: Саладин, которого средневековая Европа единодушно признавала образцом государственной мудрости и рыцарского благородства. Из вневременья притчи мы переносимся в историческое время, памятное славой и бесславием крестовых походов, столкнувшее в ратоборстве две мировые религии на священной земле, которая своим заветом вскормила и евангелие и коран, — вот конкретная основа словесного поединка протагонистов, и она дастся одним устранением анонимности.