Новеллы

Шоу-новеллист занимателен и ироничен. Читатель ясно чувствует лукавую усмешку повествователя, принимающего различные позы и парадоксально сталкивающего житейски-повседневное, обыденное и необычное. Рассказ ведется то от лица самого автора, то от имени героя — именно того героя, которому наиболее естественно вести повествование. Реально-бытовой аспект изображаемой жизни порой сочетается со сказочно-фантастическим, гротескно подчеркивающим черты реальной действительности, как в рассказе «Новая игра — воздушный футбол» (1907). Традиционные библейские мотивы предстают в парадоксально-полемическом освещении: рассказчик — разрушитель установившихся мифов и представлений. Мотивы некоторых новелл («Дон-Жуан объясняет», 1887) предвосхищают появление таких больших социально-философских полотен, как «Человек и сверхчеловек» (1903). Эта перекличка с мотивами пьес заметна и в других новеллах и миниатюрах-юморесках. Некоторые из них перерастают рамки новеллы и приближаются к форме философской повести, как повесть-памфлет «Приключения чернокожей девушки, отправившейся на поиски бога» (1932).

Повествуя о частных эпизодах, о необычайных происшествиях, носящих порой анекдотический характер, Шоу-рассказчик (как и Шоу-драматург) широко использует метод контрастного сопоставления, позволяющий обнаружить реальные противоречия действительности, противоречия между ложным и истинным, между показной ханжеской позой и подлинной человеческой сущностью, противоречия между идеалами и их истинным воплощением. Шоу-рассказчик остро ощущает контрасты в образе жизни и в образе мыслей своих героев, показывая душевную скудость и душевную щедрость, свергая привычных идолов, высмеивая власть обманчивых иллюзий и суеверий.

На столкновении невозможного, невероятного и обыденного построен ранний рассказ Шоу «Чудесная месть», переносящий читателя в глухую Ирландию, гдо Джон Булль умело использовал (и до сих пор использует) в своих корыстных целях власть темных предрассудков, поддерживая, в частности, религиозную нетерпимость и вражду между протестантами и католиками. Лишь в атмосфере религиозного фанатизма люди могут поверить в невероятные «чудеса», совершающиеся по воле провидения, в «странствие» могил. В основе этой «чудотворной» новеллы — забавный анекдот, поведанный с мефистофельской усмешкой, с доведением до абсурда церковных посылок. Благочестивые монахини-урсулинки не захотели покоиться на одном кладбище с кузнецом Адским Билли, богохульником и бунтовщиком. Новеллист превращает парадоксально-анекдотическую ситуацию в веселую, иронически-саркастическую издевку над церковью и ее чудесами. Необычное и фантастическое здесь подчеркивают удручающую неприглядность реального. Удачен, образ рассказчика Зенона Легге, молодого человека с достаточно высоким интеллектуальным уровнем: он атеист, увлечен искусством и музыкой, проявляет интерес к «Фаусту» Гете, которого Шоу и сам очень высоко ценил. Его считают безумцем, но он вполне здравомыслящий человек, и то, что для отца Хики — чудо, для него — дикое безумие. «Вечно женственное» начало в образе племянницы отца Хики увлекает его, и это придает романтическую окраску повествованию.

Весьма примечательный штрих — рассказчик, приехавший из Лондона в Дублин к дяде кардиналу и выполняющий его задание — обследовать «чудо», — на всякий случай захватил револьвер. Интересно и то, что в качестве антагониста церкви, папы и королевы выступает не только богохульник, но и бунтарь из семьи бунтарей.

Удачны композиция новеллы и ее неожиданный сюжетный поворот. В целом новелла «Чудесная месть» образно и ярко воскрешает атмосферу глухой британской провинции. К близкой ему теме родной Ирландии, Ирландии униженной и порабощенной, Шоу вернется позднее и создаст драматический шедевр «Другой остров Джона Булля» (1904).

По методу контрастного сопоставления двух различных человеческих судеб, двух укладов жизни и представлений о земле и небе построен и комедийно-сатирический рассказ «Новая игра — воздушный футбол». Уличный инцидент, от которого пострадала не только бедная женщина, часто прибегавшая к бутылке, но и его преосвященство, епископ церкви Святого Панкратия, сломавший себе шею (в этом штрихе заключена убийственная насмешка), служит лишь отправным пунктом, дающим Шоу возможность с удивительной легкостью, заразительным весельем и вместе с тем с иронией и злостью посмеяться над снобизмом и спесью духовных пастырей, один из которые предстает пред вратами неба. Насмешливый рассказчик дает остро почувствовать, как далек от своей паствы духовный наставник, пекущийся о чистоте душ своих подопечных. Простая грешная женщина, погибшая в катастрофе, в сущности, оказывается куда более скромной, человечной, внутренне более симпатичной, чем важная духовная персона. В рассказе в своеобразном преломлении вновь оживает тема социального неравенства, тема трущоб, раскрытая писателем в пьесе «Дома вдовца» (1892). (Шоу глубоко интересовался проблемой оздоровления трущоб, будучи членом правления прихода Святого Панкратия.)