Новеллы

Теперь тонкий ледок, сковывавший сердца, окончательно был сломлен; в огромные окна столовой, наполняя ее ослепительным светом, врывалась сверкающая лазурь небес и яркая синева озера, а когда взор устремлялся вдаль, его успокаивала сочная молодая зелень противоположного берега. Посреди комнаты на круглом столе нежными переливчатыми красками сияли весенние цветы, свет играл на хрустале, — ведь ландфогт, чтобы украсить стол по-праздничному, собрал все, что было лучшего и в его садах и в поставцах его предков. Шесть стульев с высокими спинками были поставлены вокруг стола на таком расстоянии один от другого, что каждый из сотрапезников мог расположиться удобно и без стеснения, видеть и соседа справа и соседа слева и вести с ними приятный разговор. Словом, приглашенных разместили так, словно они владетельные князья, не хватало только отдельного буфета за каждым стулом. Но тем величественнее вырисовывался в глубине зала огромный старинный буфет, уставленный дедовской утварью.

Возле этого буфета, положив на него одну руку, другою упершись в бок, словно полководец перед сражением, стояла Марианна в ярко-красной юбке и черной бархатной кофте; на груди у нее, поверх пышного жабо, висело серебряное распятие, смуглая шея была перетянута ожерельем филигранной работы, на седеющих волосах красовался чепец из куницы. Опоясывавший ключицу белый передник указывал на ее должность. Но из-под черных густых бровей она водила по залу таким властным взглядом, словно была здесь хозяйкой.

Однако внушаемое ею почтение не могло заглушить уже проснувшуюся веселость, и пять женщин, сияя улыбками, разместились за столом по указанию ландфогта. По правую руку он усадил Фигуру Лей, по левую — Аглаю, напротив себя — предмет первого своего увлечения — Саломею, два оставшихся места заняли Барбара и Вендельгард.

Теплое, радостное чувство охватило ландфогта, когда он увидел всех их за своим столом, и он тотчас завязал оживленный разговор, искусно обращаясь во все стороны; благодаря этому он мог, не нарушая светских приличий, любоваться всеми ими, глядя, по своей прихоти, то на ближайших своих соседок, то на тех, кто сидел поодаль и насупротив.

Марианна, стоя у буфета, разливала суп; переодетый камеристкой мальчик, сын священника ближнего села, хорошо воспитанный и сметливый, разносил и ставил тарелки. Он имел вид восемнадцатилетней барышни, стыдливо потуплял глаза, когда с ним заговаривали, и в точности следовал всем указаниям Марианны, а сделав то, что ему было велено, молча становился возле двери; но когда ландфогт, подозвав мнимую девушку к себе, ласковым шепотом давал ей какое-нибудь поручение, мигом выполнявшееся, гостьи вновь и вновь с удивлением смотрели на камеристку, о которой никогда не слыхали, и украдкой бросали на нее испытующие взгляды. Впрочем, это не мешало им болтать без умолку; напротив, все громче и веселее становилась застольная беседа, и перезвон, которым восхищался Ландольт, звучал так дружно и радостно, как звучат колокола перед торжественным въездом римского папы.