Новеллы

Как и следовало ожидать, советнику Лею были препоручены его собственный племянник и ближайший сообщник последнего, Соломон Ландольт. Когда этот молодой человек получил от господина члена палаты приглашение отобедать у него в ближайшее воскресенье, ровно в полдень, он уже был осведомлен племянником о подоплеке дела. Гадая, что произойдет, шел он по городу, совершенно безлюдному, так как жители из-за суровых предписаний о воскресном покое старались не выходить из дому. Только несомые слугами увесистые корзины с паштетами плавно двигались, словно мощные голландские военные суда, по пустынным улицам, площадям и мостам. За одним из этих кораблей, кормчего которого он знал, Соломон следовал в некотором отдалении, все более и более тревожась, так как он и надеялся увидеть Фигуру Лей и вместе с тем боялся получить выговор в ее присутствии.

— Вас, сударь, ждет грозная проповедь! — крикнула она ему в коридоре, как только он вошел. — Но утешьтесь! Я тоже нарушила постановление, поглядите-ка!

Она грациозно встала перед Ландольтом, и он увидел на ней плотно облегавшее стан шелковое платье, дорогие кружева, алмазное ожерелье.

— Я поступила так, — продолжала она, — чтобы вам обоим не пришлось конфузиться передо мной, когда вы явитесь к столу после взбучки! До свиданья! — С этими словами она исчезла так же внезапно, как появилась. Действительно, постановлением реформационной палаты женщинам было запрещено носить все то, чем украсила себя Фигура.

Вскоре Соломона Ландольта ввели в кабинет господина члена реформационной палаты, где он застал Мартина Лея, который, смеясь, пожал ему руку.

— Господа! — начал дядюшка, после того как молодые люди, став рядом, приготовились слушать. — Я хочу просить вас внимательно рассмотреть известное вам дело с двух точек зрения. Во-первых, нездорово в неположенное время, перед ужином, вкушать лакомые яства и напитки, в особенности южные вина, и таким образом привыкать к чревоугодию. Особливо же должны остерегаться подобных излишеств молодые офицеры, так как из-за них мужчины раньше времени становятся тучными и негодными к военной службе. Во-вторых, если уж без этого никак не обойтись и вам, господа, нужно подкрепиться, то, на мой взгляд, недостойно молодых горожан и офицеров уходить крадучись и сломя голову нестись по бесчисленным темным закоулкам. Нет, без многословных извинений, без страха делают настоящие холостяки то, за что они считают возможным ответить перед самими собой! А теперь — скорее за стол, не то суп простынет!

Фигура Лей ожидала мужчин в столовой, с забавной важностью изображая хозяйку дома, так как дядюшка был вдов. Он с изумлением взглянул на ее роскошный наряд, а она тотчас объяснила ему, что намеренно нарушила закон, не желая, чтобы бедный ее братец оказался в одиночестве у позорного столба. Член совета от души посмеялся этой забавной выдумке, а Фигура тем временем налила Ландольту супа вровень с краями тарелки, что вызвало с его стороны возражения.

— Неужели увещание сразу подействовало? — спросила она, бросив молодому человеку лукавый взгляд.

Но теперь и в нем проснулась веселость, и он показал себя таким находчивым и занимательным, сыпал такими удачными остротами, что Фигура то и дело заливалась серебристым смехом и, вся обратясь в слух, не успевала отвечать на его шутки. Только член палаты время от времени сменял Ландольта, принимаясь рассказывать накопившиеся в его памяти за долгие годы службы занимательные эпизоды, главным образом — характерные происшествия из жизни чиновников и ограниченного, но всегда кипящего страстями круга деятельности духовенства. Показывал он на забавных примерах и глубокое влияние почтенных супруг на правительственные и церковные дела; видно было, что член реформационной палаты часто перечитывал Вольтера.

— Господин Ландольт! — горячо воскликнула Фигура Лей. — Ни вы, ни я мы никогда не вступим в брак, чтобы нас не постиг такой позор! Давайте обещаем это друг другу!

И она протянула ему руку, которую Соломон быстро схватил и пожал.

— Значит, решено! — сказал он смеясь, но взволнованно; ведь у него на уме было как раз обратное, и слова прелестной девушки он принял за некое скрытое признание или поощрение. Член палаты тоже засмеялся, но тотчас помрачнел, так как загудели колокола, возвещая, что скоро начнется послеобеденная проповедь.

— Уж эти мне постановления, — воскликнул он с досадой.