Новеллы

Коридорные, горничные, носильщики, чтобы избавиться от нее, все утро наперебой советовали ей обратиться к синьору из соседнего номера. Он ведь совсем недавно сошел с корабля в Генуе, едет из Америки! Он провел на пароходе столько времени, пересек океан — кому же лучше знать, качает на море или не качает!

И вот, с самого утра (дети ушли на вокзал за багажом, а потом — купить кое–что), с самого утра, каждые пять минут, старушка тихонько открывает дверь и робко выглядывает в коридор. Она подстерегает синьора из соседнего номера, который пересек океан и скажет ей, качает на море или не качает.

При бледном утреннем свете, падающем из окна в конце мрачного коридора, видит она два ряда башмаков. У каждой двери — пара башмаков. Время от времени та или другая дверь приоткрывается, высовывается рука и забирает их. Ряды постепенно редеют. Вот уже совсем нет башмаков, все забрали — только одна пара еще стоит, как раз у соседней двери, у номера того самого синьора, который приехал из–за океана и скажет ей, качает на море или не качает.

Девять часов; Начало десятого. Половина десятого. Десять. А башмаки все стоят! Стоят и стоят. Одна пара на весь коридор. Так и стоят перед дверью, а дверь закрыта.

Такой шум в коридоре, ходят взад и вперед, двери хлопают, коридорные носятся, горничные бегают, лифт все время гудит, то и дело звонки... А он все спит! Скоро одиннадцать. Башмаки стоят. Да, все еще стоят.

Старуха теряет терпение. Мимо идет лакей. Она подзывает его и указывает на башмаки:

— В чем дело? Неужели он спит?

— А что ж? — пожимает плечами лакей. — Устал. Издалека ведь приехал. — И уходит.

Старушка возмущенно хмыкает и втягивает голову в дверь. Вскоре она опять высовывается и, все больше волнуясь, смотрит на башмаки.

Да, видно, много он путешествовал, много дорог исходил в этих башмаках... Вон какие большие, с резинками, стоптанные, каблуки сбиты, кожа потрескалась... Кто знает, сколько пришлось ему пережить, как он устал, намучился...

Ей очень хочется тихонько постучаться в соседний номер. Но она преодолевает искушение и затворяет дверь. Волнение ее растет, вот и дети что–то запаздывают. Наверное, пошли посмотреть, как там море, они ведь обещали.

Только с земли все равно не разберешь! Море такое большое... Океан... Ну, скажут, что все хорошо. Разве она им поверит? Вот ему, синьору из соседнего номера, поверить можно. Он знает. Она прислушивается, прикладывает ухо к стене — нет ли какого шума? Нет. Тихо. А ведь скоро полдень. Неужели все еще спит?

Звонок. Это к обеду. Из всех дверей выходят люди, они идут по коридору, к лестнице, в столовую. Старушка снова высовывается — интересно, заметят они башмаки или не заметят. Нет. Не замечают. Идут и не смотрят. Приходит коридорный — дети только что вернулись и ждут ее в столовой. И она идет вниз.

В номерах никого. Коридор пуст. Тишина. Только пара башмаков стоит перед закрытой дверью.

Бедные, обиженные башмаки!

Никому они не нужны, стоят без дела, совсем поношенные. Отслужили... Им как будто не по себе, и они так жалобно просят, чтобы их унесли отсюда, забрали наконец.

Примерно через час постояльцы возвращаются из столовой. Старушка смотрит и цепенеет от ужаса. Все останавливаются, начинаются пересуды. Американец... приехал вчера вечером... Видел его кто–нибудь? Он приехал из Генуи... Наверное, прошлую ночь не спал... Да, наверное, качка была... Он из Америки, пересек океан... Страдал от морской болезни, много ночей не спал... вот теперь отдыхает, будет спать целый день. Ну, что вы! Разве тут заснешь? Такой шум!

Башмаки стоят перед закрытой дверью, и почему–то никто не приближается к ним, все выстроились полукругом. Спор разгорается. Лакей бежит за управляющим. Тот посылает за хозяином. Они по очереди стучатся в номер. Ответа нет. Пробуют открыть дверь. Заперто изнутри. Они стучат громче... еще громче... Ничего. Сомнений быть не может. Надо заявить в полицию! К счастью, отделение тут рядом. Вскоре является комиссар, с ним слесарь и два жандарма. Слесарь открывает дверь. Жандармы сдерживают толпу. В номер входят комиссар и хозяин гостиницы.

Человек, приехавший из Америки, умер в чужой постели в первую ночь после приезда. Он умер во сне и вот лежит, подложив ладонь под щеку, как ребенок. Должно быть, удар.

А те, кто остался в живых, кого беспокойная жизнь соединила здесь на один день, бросили свои дела, свои бесконечные хлопоты и толкаются у входа в крохотную ячейку большого улья, где так внезапно оборвалась чужая жизнь.

— Сюда нельзя!