Новеллы

— А... прошу прощенья, нельзя будет его записать как будто от второй?

Чиновник удивленно уставился на него:

— Как так от второй? Да ведь пять месяцев только прошло...

— Это верно, это верно, — согласился дядюшка Нино, скребя в затылке. — Как же тут быть?

— Как тут быть? — вскипел чиновник. — Это вы меня спрашиваете, как быть? А вы кто такой будете? Султан? Паша? Может быть, бей? Кто вы такой, интересно знать? Надо было раньше думать, черт вас дери, а не морочить мне голову! Сами хороши!

Дядюшка Нино Mo отшатнулся от него и ткнул себя пальцем в грудь:

— Я? — закричал он. — А что же мне делать, если на то воля Божья?

Тут чиновник рассвирепел:

— Бог! Бог! Бог! Все Бог да Бог! Умер кто — Бог взял! Не умер — Бог миловал! Ребенок родился — Бог послал! Две жены завел — тоже Бог! Да хватит вам все на Бога валить! Черт вас дери, приходите хотя бы раз в девять месяцев. Я вам всех запишу как следует, все будут законные!

Дядюшка Нино Mo выслушал его спокойно. Потом сказал: — Это уж от меня не зависит. Вы делайте, как вам будет угодно. Я свой долг выполнил. Честь имею.

И каждые пять месяцев он выполнял свой долг, твердо веря, что такова воля Божья.

ПОДУМАЙ, ДЖАКОМИНО! (Перевод Я. Лесюка)

Вот уже три дня, как дом профессора Агостино Тоти покинули радость и покой, на которые он, по его мнению, имел теперь полное право.

Профессору уже под семьдесят, и при всем желании его красивым не назовешь: он почти карлик, его несоразмерное, лишенное шеи туловище на двух паучьих ножках венчает огромная лысая голова... Да, да! Профессор Тоти это прекрасно сознает и не питает никаких иллюзий: разве его хорошенькая жена Маддаленина, которой не исполнилось еще двадцати шести лет, может любить его?

Правда, он взял ее из бедной семьи и возвысил до себя: дочь служителя лицея стала супругой ординарного профессора естественных наук, который через несколько месяцев должен получить право на высшую пенсию. Мало того, два года тому назад на него, точно манна небесная, неожиданно свалилось крупное состояние: брат профессора Тоти, который много лет назад уехал в Румынию, умер там холостяком и оставил ему в наследство почти двести тысяч лир.

Однако профессор Тоти считает, что не это дает ему право на радость и покой. Он философ и понимает, что одних только материальных благ недостаточно для молодой и красивой женщины.

Если бы наследство было получено им до брака, он, пожалуй, мог бы еще требовать, чтобы Маддаленина проявила некоторое терпение, то есть дождалась бы его уже недалекой смерти и только после этого вознаградила бы себя за жертву, которую она принесла, выйдя за него замуж. Но, увы, эти двести тысяч лир были получены слишком поздно — через два года после свадьбы, когда... когда профессору Тоти пришлось философски признать, что одной пенсии, которую он в один прекрасный День получит, а затем оставит своей жене, оказалось недостаточно, дабы компенсировать принесенную ею жертву.

Профессор Тоти давно уже примирился со всем этим и полагает, что теперь благодаря весьма значительному наследству он больше, чем когда–либо прежде, имеет право на покой и на радость в собственном доме. Тем более что, будучи человеком благожелательным и мудрым, он не ограничился тем, что облагодетельствовал свою супругу, но пожелал также облагодетельствовать... да, да, именно его, славного Джакомино, одного из лучших своих учеников, юношу скромного, порядочного, деликатного и к тому же красивого, белокурого и кудрявого, точно ангел.

Разумеется, разумеется, он все сделал, обо всем позаботился, старый профессор Агостино Тоти! Джакомино Делизи болтался без дела, собственная праздность огорчала и унижала его, и профессор Тоти подыскал ему место в Земельном банке, куда поместил двести тысяч лир, полученные в наследство.

В доме теперь есть ребенок, ангелочек двух с половиной лет, и старик привязан к нему всей душою, словно влюбленный в своего господина раб. Каждый день, сразу же после занятий в лицее, он спешит домой и покорно выполняет все капризы своего маленького тирана. По правде говоря, получив наследство, он мог бы уйти на покой, отказаться от своей пресловутой пенсии и все время отдавать малышу. Но нет! Это было бы грешно! Он должен нести свой крест до конца, как бы ни было это тяжко! Ведь он женился единственно для того, чтобы облагодетельствовать свою жену, а между тем супружество это стало для него нескончаемой мукой.