Новенькая для дикого (СИ)

Подойдя к окну, открываю одну створку.

Высовываюсь наружу.

— Что там? Варь?

Сон? Мираж? Я брежу?

— Новенькая, у тебя уши заложило? Сколько я могу ждать?! - наезжает Артём слёту.

Весь помятый. С наливающимся синяком на скуле. И с не пойми какими, скрытыми под одеждой повреждениями, он стоял в свете фонарей. И чем-то был недоволен.

— Тебе чего надо? - не считаю нужным быть вежливой. — Что ты за веник в руке держишь? - разглядела я милый букетик полевых цветов, выбивающийся из образа демоняки бешеного.

— Пол им подметаешь?

— Дикий? Артём там? Варя! - дёргает за мой хвост на пижаме Алёна, не давая погрузиться в схватку на полную.

— Открой мне дверь, - нагло требует парень.

— Да-а щас! - презрительно морщу нос.

— Алён, - залезаю внутрь коридора.

— Он просит, чтобы дверь открыла. Я ему швейцар? Унизить меня хочет?

— Не-не, - мотает головой девчонка. — Школа закрывается после девяти. Он не может попасть. Не унижает. По крайней мере, в этом случае.

— Не может попасть?

— Нет.

— Отлично, - возвращаюсь обратно к парню.

— Не открою. Можешь не ждать, - стойко выдерживаю его взгляд.

— Хорошо, - принимает легко эту информацию и стягивает с себя куртку Артём.

— Что делаешь? - пугаюсь.

— Отойди от окна немного, - выкидывает букет назад.

Слушаю, но лучше бы осталась на месте.

Пропустила самое интересное - паркур заводной.

— Раз. Два. Три. Четыре. Пять, - считает Алёна

И черноволосая макушка появляется в окне.

Подтянувшись, дикий мрачно залезает к нам.

— Вот это да. За пять секунд забрался. И по чему лез? Там же голые стены, - потрясённо охает Колесникова.

— У тебя кровь... - не менее потрясённо говорю я парню.

— Новенькая, ну, прекрати, а? Тебе не надоело?! - прислоняется к подоконнику он.

— Я тебе клянусь. Пятно крови по футболке расползается.

И оно с каждой секундой больше, и больше.

— Вот бл*дство, - зажимает правое ребро мажор, увидев о чём я толкую.

— Кажется, мне действительно нужна твоя пом.. - дикий закатывает глаза и стекает мне под ноги.

— Мамочки! Варя? Приди в себя. Что нам делать? - сразу заверещала шёпотом Алёна.

Но я её игнорирую, впала в странное состояние. Еле держусь, чтобы не грохнуться рядом.

Не много ли обмороков у дикого для одного дня?

Падучей болезнью страдает?

32

— Ва-ря! - опять трясёт меня Алёна.

— Что ты от хочешь? Его проблемы, - откидываю волосы назад.

— Не надо было ввязывать в неприятности. Предлагаешь его на плечо взвалить и потащить в больницу? За какие заслуги перед отечеством?!

Алёна открывает рот, но я не закончила исповедаться, поэтому не даю ей вставить слово.

— Опустим отечество. У него вообще есть заслуги? Он за всю жизнь не положил в «коробочку» и немного добрых дел. Ему даже одноколесную тележку не дадут, чтобы в рай въехать, - распаляюсь пуще прежнего.

— Не волнуйся, - хлопаю Алёну по плечу.

— Он вернётся домой. В пекле его давно заждались. Пусть зажарится до хрустящей корочки.

У Колесниковой от моей агрессии глаза норовят вот, вот на паркет выпасть.

Поражаются вместе с хозяйкой, что за муха меня укусила. Не знаю. Цокотуха, возможно.

Но заткнуться не могу.

Вернее, могу. Не хочу.

Да.

Наиточнейшее определение подобрала. Не хочу.

— Что ты смотришь на меня, как на самого худшего человека в мире?

— Я? Помилуй тебя Иисус Христос. Ни в коем случае тебя не осуждаю. А то, что ты видешь в моих глазах - беспокойство.

— Беспокойство? О нём?

Алёна отводит глаза, молча подтверждая.

— Он с первой секунды портит мою жизнь, - пытаюсь что-то кому-то доказать. — Я дуреха, но не настолько, чтобы помогать своей вражине, номер один.

— Варь, ты же не злая. Притворяешься? - Алёна озадаченно переступает в своих балетках.

— Что на тебя нашло? Бросишь его умирать? - шокировано вытаращивается «Мать Тереза».

Не пережив осуждения и «поверженного» дикого, прикрываю глаза ладонью.

Что бы я не говорила и как бы себя не вела, всё равно он действует на меня… В общем, как-то действует.

Не разобралась до конца.

Как тут разберёшься, когда времени и на сон не дают?

Ёбэнэ.

Ну, за что мне это?

Я в предыдущей жизни Гитлером была?

С чистой совестью, позволяю себе раздувать пожар истерии. Топаю ногами, кричу, ору, но это в душе. В реале же изображаю монумент.

— Варь… - осторожничает Алёна.

Намекает, что бешеная собака может и загнуться, не дождавшись конца «медитации».

— Ладно. Ладно, - ворчу. — Я помогу ему. Помогу. Хватит давить.

— Потащим его в комнату? - неуверенно предлагает Колесникова.

Убираю волосы резинкой, что была на запястье, но услышав бред сивой кобылы - презрительно морщусь.

— Ага. Ещё чего?! Чтобы у меня печень отказала?! Пусть «Барби» на горбу своём его прёт, хоть на край света. Может даже одновременно с этим причитать: «Тока держись. Милый мой Артёмушка.» - передразниваю девушку дикого.

Или кем она там ему приходится?!

— Я же поступлю адекватно и пойду за медсестрой. Где её комната?

У Алёны случается разрыв шаблона, но, к счастью, говорить, находясь в коме, она может.

— В преподавательском корпусе. Двадцать третья комната.

— Поняла.

Забираю куртку с крючка. Натягиваю её на себя. Меняю тапки на уличную обувь и выхожу в коридор.

— На, - кидаю маленькую подушку в Алёну.

Та ловит.