Новенький как с иголочки

- Вы лучше скажите, куда вы деваете контрольные работы, - говорит Петунин, - которые вам лень проверять? Сжигаете, да?

Шулейкин молчит. Что это происходит? Меня защищают?

- А во что он школу превратил! - кричит Виташа. - Все из-за него перегрызлись. Вы бы посмотрели, как он несправедливо картофельные участки распределял! И всякие разговоры... И на стенках всюду написано: "Кобель". Это о ком? Разве таким должен быть директор?!

Шулейкин пунцов, как переспевший помидор. И жалкая улыбка шевелится на его губах. А может быть, он плачет?.. А Виташа кричит, как Шулейкин по ночам прокрадывается к одной вдове...

- Это уже сплетни, - тихо говорит Шулейкин.

- Продолжайте, Виктор Павлович, - требует Петунин из своего угла.

Что делается?! Неужели это всё из-за меня?

- Гы-гы, - говорит Маракушев, - а вы ведь, Михаил Андреевич, мне дров нарочно не давали, пока снег не пошел.

- Врете вы все, - говорит Шулейкин, не поднимая головы.

- Нет, он не врет! - стучит Петунин ладонью по столу.

- Гы-гы,- говорит Маракушев.- Вру, вру... А вот не вру!

- Так ему, гаду,- шепчет мне Виташа.- Допрыгался...

Что делается!.. Шторм. Ураган. Корабль сейчас на дно пойдет. Во все дыры вода льется. А тряпочки поверху плывут... Кто прав? Кто?.. Почему я тоже не кричу? Что, Шулейкина жаль? За что мне его жалеть? Топите его! Топите! Пусть знает!

...А потом я догоняю Петунина в коридоре.

- Что же теперь будет с Шулейкиным? - говорю я. - Теперь что, снимут его?..

- Решение облоно о снятии есть, - говорит он. - Почему "теперь"? Засиделся Шулейкин...

- Значит, это всё из-за меня? - говорю я.

- А при чем здесь вы? - говорит он, и смотрит куда-то мимо меня, и быстро уходит прочь.

Все расходятся. Почти никого не осталось. Только Шулейкин стоит у дверей учительской. Курит. И Мария Филипповна стоит рядом. И я слышу:

- Да вы успокойтесь, Михаил Андреевич...

- А я и не волнуюсь, Мария Филипповна...

- Вы не обращайте внимания...

- Да что вы...

- Мало ли что говорят...

- Вы сами успокойтесь, Мария Филипповна...

- Как они это нехорошо!..

- Ничего, ничего... Пустяки...

Уже пять дней прошло, как Шулейкина сняли. Нового директора пока нету. Обещали прислать. Экзамены на носу. Клара Ивановна пока робко командует. Все ходят тихие.

- Как же теперь Шулейкин будет? - говорю я Марии Филипповне. - Уедет?

- Зачем же ему уезжать? - удивляется она.

- Да трудно ведь... Быть директором... Теперь насмешечки...

- Я с ним говорила об этом. Я ему говорю: "Вам бы лучше уехать, Михаил Андреевич..." - а он мне: "Зачем мне ехать? И куда мне ехать?.. Что, учителем не могу работать?.." Да и вообще, я давно знаю... - она говорит шепотом, - он ведь не очень-то директорством своим дорожил... Он ведь не хапуга...

- Хапуга?..

- Ну он покой любит. А директору-то, знаете?.. Каждому ведь свое. Директором надо быть энергичным. Правда? А он книжки любит читать... Помечтать.

Теперь почти вся школа взялась рыть ямы и столбы устанавливать. Уже десять столбов вкопали. Маракушев посмеивается:

- Гы-гы... А мне свет ваш не нужен... Я и с лампой хорош...

- Эх вы! - говорю я. - Ученики мозоли натирают... А вы?..

- Гы-гы... - смеется он. - Молодым везде у нас дорога...

Но он приходит все-таки.

- И вы здесь, Михаил Андреевич? - удивляется он.

- А что ж тут странного? - говорит Шулейкин из ямы.

- Да вроде бы директором были... Неудобно, должно быть...

- А вы помогайте лучше, - говорит Маша Калашкина.

А Шулейкин ничего не говорит. Он роет. Почти одной левой рукой. Правая у него какая-то странная.

А ЕЩЕ ПРОВЕДЕМ ДОРОГУ

- Вы все-таки решили уехать? - говорит мне Шулейкин.

Мы сидим на круглом гладком бревне под вековым дубом. Сквозь свежую листву ударяют тонкие солнечные струи. В поселке тишина. Ваня Цыганков сидит рядом. Он в резиновых сапогах. Рядом с ним - Коля Зимосадов.

- Решил, - говорю я. - В город тянет... Я ведь бродяга. - Я смеюсь. И вообще дела всякие. В газету меня зовут.

- Да, - говорит Шулейкин. - Вон и учителей новых прислали. Все с высшим образованием.

- Нам бы еще печи в школе починить, - говорит Ваня Цыганков.

Жара. Июнь.

Коля Зимосадов сидит как на семейной фотографии - ладони на коленях. Неподвижно.

Вот так же он сидел на экзаменах. Потом вышел и сказал всё, без запиночки. О Коля!.. Шулейкин присутствовал на экзамене у меня в классе. Он ставил всем лучшие оценки, чем ставил я.

- Зачем же так сурово? - сказал он мне. - Они же прекрасно отвечают...

После письменных экзаменов получилось шесть двоечников!

- Вот так, - сказал я.

- Ничего, - сказал Гена Дергунов. - Осенью пересдадим.

- Лучше бы не пересдавать, - сказал Шура Евсиков.

- А я уже не пересдам, - сказала Маша. - Всё.

- Замуж Машка собралась, - сказал Саша Абношкин.

- Не, - сказала Маша, - я на торф поеду. Работать. Там по семьсот рублей заработать можно. Эх вы, колы мои, колы!

- Зато без обману, - сказал Ваня Цыганков.

После этого как раз я и сказал им:

- Я тоже уезжаю.

Они не кричали. Не побежали ко мне. Было недолгое молчание. Потом Ваня Цыганков сказал:

- Я бы тоже уехал...

И все засмеялись.

- Вот теперь вы и уезжаете, - говорит Шулейкин, вытирая пот со лба.