Новичкам - везёт... (СИ)

    - Худыш, вяжи этого клоуна, только аккуратнее. Седой, дернешься  и я в тебе пару лишних дырок сделаю.

    Седой протянул руки, левую осторожно, на рукаве выше локтя медленно расползалось бурое пятно. Худыш боязливо косясь двинулся со скотчем, сутулый напрягся, и тут в лысоватую башку влетела светлая мысль, редкость конечно уникальная, но бывает, бывает.

    - Ахмед, лучше ты давай. Тебя, если что -не жалко.

    Кавказец взял любезно предложенный скотч, туго, в несколько слоёв обмотал запястья. Седой сверлил его взглядом, но Ахмед глаз не поднимал, не хватило мужества. Закончив, отступил на пару шагов, и тут непривычно долго молчавший Седой процедил сквозь зубы:

    - Никогда ни о чем не жалел, но сейчас... Лучше б я тебя в том гребаном БТРе подыхать бросил.

    Ахмед промолчал в ответ, лишь когда Седого уже вывели на улицу еле слышно выдавил:

    - Да, Седой, лучше бы бросил...

    - Кого я вижу! - лысый здоровяк, метра два ростом, чем-то смутно напомнивший Вин Дизеля, отчего Дизелем и окрестили, довольно оскалился. - Сколько лет, сколько зим.

    - Ты ещё скажи, что рад встрече. - Седой скривился, харкнул кровью под ноги.

    - Не поверишь - рад! А Мономах как обрадуется!

    - Этот старый педрила еще не сдох разве?

    Тут же удар прикладом в бок. Седой хакнул от боли, перед глазами мерцают алые круги, наконец прошло, выдохнул тяжело и покосился на обидчика. Прыщавый сопляк лет восемнадцати смотрит угрюмо, явно из "любимчиков" Мономаха.

    - Мономах жив-здоров, а вот тебе... это явно не грозит. Ладно, поздно уже, завтра поболтаем... - Здоровяк ухмыльнулся, шагнул за дверь, сопляк семенит следом, как собачонка. Седой сел неуверенно, голова кружится неимоверно, перед глазами мутно, как в запотевшем стекле, но не стал проявлять слабость перед этими мразями. Седой уже понял, что вернулись в Тошниловку, в кирпичные бараки. Вернее, пленников-то  определили в сарай для скотины. Там, на ворохе старого подгнившего сена, все ещё без сознания, лежит Атеист.

    Шаги за дверью все тише и тише. Седой огляделся, тусклый свет загаженной мухами лампочки с трудом освещает тесную постройку. Стойкий запах навоза до сих пор не выветрился, въедается намертво в одежду, волосы, кожу. Провёл ладонью по разбитому лицу, пальцы нащупали складки рваной распухшей кожи, нос точно сломан, вон как разбарабанило, теперь не нос, а хобот, как у слона. И без живчика все это безобразие быстро не заживет. Хотя жить то осталось всего-ничего... Кажись, отбегался Седой...

    Атеист вдруг дернулся, всхрапнул, как конь, веки, дрогнув, медленно-медленно поползли вверх. С минуту парень молча водил взглядом по затянутому пыльной сеткой паутины потолку, наконец, с потрескавшихся от жажды губ сорвался хрип:

    - Где я?

    - В *опе, мой дорогой друг!

    Атеист скосил взгляд, на бледном, как у покойника лице мелькнуло подобие улыбки:

    - Узнаю Седого. Даже в полной *опе не теряет оптимизма.

    - Я из тех, у кого стакан наполовину с водкой.

    Атеист закашлился сухо, скривился от жуткой боли, что каленым железом прожгла виски.

    - Хреново?

    - Ещё как! Судя по твоей смазливой мордашке, Седой, тебе тоже не айс?

    - Ничего, терпимо.

    Дверь заскрипела, загородив звездное небо на пороге возник Ахмед. Атеист улыбнулся кавказцу:

    - Ахмед! Как ты пробрался сюда?

    Седой зло засопев, буркнул:

    - Нашими шкурами за билетик заплатил.

    Атеист покосился на Седого, бросил удивленный взгляд на кавказца, тот опустил глаза, поник, как обломанная ветка.

    - Так ты... что... ты с ними?

    - Чего приперся, козёл горный?

    Ахмед опустился на корточки, рука скользнула за пазуху, вытащил небольшую плоскую фляжку.

    - Живчик.

    - В задницу залей. Для смазки.

    - Зря ты так. Завтра ещё весь день ехать - ломать начнёт.

    Атеист, покряхтев, как малец на горшке, сел, потряс связанными руками, словно надеялся разогнать застоявшуюся кровь. В пальцах закололо, но по-прежнему ледяные, как сосульки.

    - Куда нас повезут?

    - К какому-то Мономаху,  Седому виднее.

    - А как же внешники?

    - С ними вроде договорились через муров. До Болотного триста километров, дороги, сам понимаешь - звездец, так что доплетемся, в лучшем случае, к вечеру.

    - Если вообще доедем...

    Ахмед повторил невесело:

     - Если доедем...

    Седой бухнулся на спину, вытянул ноги на грязной подстилке. В зазвеневшей тишине отчётливо донеслось тихое попискивание, затем пара серых комочков шмыгнула вдоль стены и зашуршала прелой соломой в углу. Седой перевёл взгляд на кавказца:

    - И давно ты нас предал?

    Ахмед поежился под колючим взором, долго сопел, наконец разлепил губы:

    - Когда пошёл к Хакиму поболтать. Мне эти, - он кивнул на дверь, - сказали чтоб вино с вами не пил. Хотели усыпить, чтоб по-тихому. Я как узнал про базу, что всё... всё, млять, накрылось - сам не свой был. Согласился помогать. Обещали, что вам ничего не сделают, только для разговора с каким-то авторитетом отвезут. А вы напролом ломанулись. Я Атеисту нож дал, думал - сдрейфит, а он Дизеля бойца всё-таки замочил. Пришлось с вами бежать, думал вправду оторвемся. Не оторвались...

    - Шел бы ты...

    - Хорошо. Живчик оставить?

    Седой открыл уже рот послать снова, но Атеист опередил:

    - Оставь. И проваливай.