Новичок

Его фотография облетела восточную часть страны со скоростью курьерского поезда. В различных ракурсах он красовался и в воскресном приложении, и в иллюстрированных журналах. Сентиментальные писательницы рвались взять у него интервью и пересказать его историю. К его имени добавили множество определений. Его называли Головорез Винсент. Его обзывали бандитом, гангстером, отшельником, прирожденным убийцей.

В довершение директор банка, в котором Аллан когда-то служил, узнал его на фото и побеседовал с журналистами, после чего вышла статья на четыре колонки о юности этого героя Запада.

Вся эта история стала отличной газетной сенсацией. Притом она была очень сентиментальной. Поскольку Джим Джонс сознался, что единственной причиной, по которой Винсент Аллан вступил в банду Кристофера, была их дружба. Это стало последней каплей во всеобщем восхищении.

Имя Винсента Аллана было у всех на устах. Надеясь узнать что-нибудь новенькое о нем, люди спозаранку бежали к входной двери за свежей газетой.

А что же наш герой? Бедный Винсент Аллан сидел в тюрьме маленького городка Эль-Райдел и слушал, как его жители приветствуют нового шерифа, Элиаса Джонстона.

Элиас вернул утраченную славу. И хотя он заявил, что ни Джардайн, ни он сам не сделали ничего выдающегося и Винсент Аллан сдался по собственной воле, это не возымело результата. И было объявлено ложной скромностью и выдумкой. Вопреки всем фактам, из Джонстона и Джардайна сделали героев. А Винсента провозгласили страшным злодеем, тем же способом и по той же причине.

«Когда мы вздернем парочку таких, как он, — заявляло общественное мнение, — сила и слава Запада возрастет настолько, что честные и законопослушные граждане смогут здесь жить спокойно».

В то же время Аллану приносили газеты. У него появилась возможность посмотреть на себя со стороны, как его увидели другие, и, бывало, он спрашивал шерифа Джонстона:

— И это все правда, Эли? Это все обо мне?

Потом был суд. Он получился необыкновенным, отчасти потому, что обстоятельства дела разнеслись по всей стране, отчасти потому, что был он необычайно краток. Государство обвинило этого человека в участии в убийстве конвоира поезда. То, что он там был, считалось доказанным. Что же до погибших в каньоне, их жизни давно были вне закона и их убийство не считалось за преступление.

Сам Аллан просто говорил, что заслуживает смерти, что он в смущении и раскаянии и что достаточно прочесть газеты, чтобы убедиться, насколько он погряз в преступлениях. И молодой адвокат, которому судья поручил вести дело Аллана, не нашелся что ответить своему подопечному. Все, что он посоветовал своему клиенту, — это признать себя виновным, что Аллан и сделал.

Суд, для соблюдения приличий, удалился на десять минут и, вернувшись, огласил приговор. Аллан стоял с двумя охранниками по бокам и слышал слова: смерть через повешение. Но пока судья говорил, его голос значил для Аллана не больше, чем звон колокольчика. В эту минуту он напряженно следил за воробьем, порхающим в открытом из-за жары окне. Он рассматривал широкий горячий квадрат этого окна на полу. И щедро смазанные помадой волосы клерка, сияющие как полированное дерево, когда он склонялся над своей тетрадью. И быстро строчащий карандаш судебного репортера. И морщины на лбу судьи, то появляющиеся, то исчезающие, то снова появляющиеся на добром лице человека, говорящего эти страшные слова.

Потом он повернулся к лицам в зале, искаженным от ужаса и любопытства. Все места были заняты. Люди толпились даже в проходе. После слов судьи гробовая тишина нарушилась легким шепотом. Аллан даже кое-что расслышал, пока его вели через зал.

— Он кажется вполне симпатичным, Том. Ты не находишь?

— Не будь дурой, Бетти. Главное не то, какие они снаружи, а то, какие они внутри.

— Посмотри на него! И глазом не моргнул. Да он наверняка глубоко испорчен, можешь мне поверить.

— Черт побери, да он спокоен как слон! Не хотел бы я встретиться с таким молодчиком поздно ночью. Перережет тебе горло и не задумается. Глянь в его глаза. Ни одной мысли. Тварь.

Аллан выслушивал эти соображения совершенно спокойно. Когда вступал очередной оратор, он по привычке устремлял на него свои внимательные глаза. Он только чувствовал, что все они судят о нем слишком поверхностно. И под внешней оболочкой скрывалось много, очень много. Едва ли он мог объяснить это сам. Ему казалось, что все происходящее вокруг — только сон, и когда он проснется, то пойдет в банк, из которого когда-то ушел, сядет на высокий стул на своем старом месте, будто ничего этого не было. Им такое не расскажешь. И все же в сердце его не было злобы.

Просто он на какое-то время сошел с ума и стал убийцей. Если бы ему кто-то сказал, что он не совершил ничего непоправимого, он невероятно удивился бы и не поверил. И если бы ему сказали, что все его действия были основаны на заботе больше о других, чем о себе, он решил бы, что это говорят из жалости.