Новичок в Антарктиде

И, представьте себе, ужасный Бискайский залив, где и в самом деле злостно хулиганят безнаказанные штормы, залив, дно которого усеяно обломками разбитых бурями кораблей, — был тих, как Чистые пруды в Москве в безоблачную летнюю погоду. Новички приходили в себя. Но едва их бледные лица успевали покрыться лёгким румянцем, как знаток, эта зловещая Кассандра, вновь пророчествовал:

— Сороковые широты — пробовали? Готовься, братва, звать маму. Десять раз их проходил — десять раз выворачивался наизнанку. Помню одного чудака, косая сажень в плечах, мастер по штанге. Как вышли из штормяги — скелетом мог работать в анатомическом музее.

— И там никогда не бывает штиля? — стонали новички.

— В сороковых широтах?! — Знаток начинал имитировать умирающего от смеха человека. — Тогда рубите меня на филе и бросайте акулам!

Неистовые, бушующие, опаснейшие для мореплавателей сороковые широты встретили нас так, словно решили искупить свою вековую вину перед человечеством. В жизни ещё я не видел столь абсолютно спокойной водной глади. Взяв на камбузе ножи для обработки мяса, мы пошли разыскивать знатока, но тот наглухо заперся в каюте. Не хотелось ломать дверь — вот единственная причина, которая лишила местных акул вполне заслуженного ими лакомства.

— Сороковые — пустяки, — вещал знаток, когда ножи были отнесены обратно на камбуз. — Вот пролив Дрейка — это да! Помню одного чудака…

— …такого же отпетого брехуна, — подсказывали уже обстрелянные новички.

— Как желаете, моё дело — предупредить, — сухо говорил знаток. — Так вот. Прошлый раз, помню, мы входили…

— …в пивную…

— …в залив Дрейка, волны были высотой…

— …с Эльбрус!

— Тьфу! Пропадайте пропадом!

Над знатоком хохотали, и зря: в проливе Дрейка нас действительно тряхнуло, только на обратном пути.

Мы оставили за собой Бискайский залив и вошли в Атлантику. С каждым часом становилось все теплее. Минуло десять дней — и мы из осени забрались в лето, которое через две недели сменит зима, то есть не зима, а лето, поскольку в Антарктиде все наоборот. Привычный с детства календарь полетел вверх тормашками — какая-то лихая пляска времён года.

Все повеселели. Вчера днём на палубе стучали топоры — под руководством боцмана Алексеева из досок и брезента сооружались два бассейна. Двадцатые числа ноября, в Москве на зимние пальто переходят, а мы гладим шорты.

Утром Игорь Петрович Семёнов уволок меня на верхнюю палубу наслаждаться восходом солнца. Сначала на горизонте виднелась преломляющаяся багрово-жёлтая полоса, и вдруг без всяких предупреждений из моря вынырнул и начал быстро увеличиваться в размерах золотой диск. Зрелище для богов.

— Красотища? — спросил Игорь Петрович.

— Здорово, — согласился я.

— Ну тогда будет не так обидно, — сказал Игорь Петрович.

— Что не будет обидно? — спросил я.

— Стирать рубашку, — пояснил Игорь Петрович.

Я отскочил от троса, на который изящно опирался — так и есть, рубашка в мазуте, масле и ещё какой-то дряни! Терпеливо подождав, пока я не кончил оскорблять трос, Игорь Петрович произнёс.

— «Стал на ноги человек. Подпоясывался не лыком по кострецу, а московским кушаком под груди, чтобы выпирал сытый живот». Откуда? О ком?

— Том первый, Ивашка Бровкин начал делать карьеру, — без раздумий ответил я. — Ваша очередь: «Хотя Имярек уже по смеху угадал, что приехал не на беду, но продолжал прикидываться дурнем… Мужик был великого ума…»

— «Мужик был великого ума…» — Игорь Петрович даже языком поцокал от удовольствия. — Музыка!

— Нет, не выкручивайтесь, говорите откуда, — допытывался я.

— Каждый ребёнок знает, — отмахнулся Игорь Петрович. — Пётр с Алексашкой и собутыльниками приехал к тому же Ивашке Бровкину сватать Саньку. Посложнее вопросы задавайте, вольноопределяющийся!

Как-то в одном разговоре случайно выяснилось, что мы оба — Игорь Петрович и я — любим одни и те же книги: «Петра Первого» и «Похождения бравого солдата Швейка». Отныне, встречаясь, мы изо всех сил старались уличить друг друга в невежестве, но без особого успеха, так как книги эти были читаны раз по двадцать и местами запомнились чуть ли не наизусть. Меня Игорь Петрович прозвал «вольноопре¬деляющимся» — в честь незабвенного батальонного историографа Марека, и постоянно подшучивал над моими блокнотами. Стоило ему увидеть, что я делаю какую-либо запись, как он начинал декламировать:

— Пишите так: «Визе» летел по волнам навстречу опасности и судьбе. Под натиском бури трещали борта и прочие снасти. Владимир Санин орлиным взором окидывал бушующее море. «Вперёд! — восклицал он. — К полюсу! Я не боюсь тебя, айсберг!»

— «Вы знаете меня только с хорошей стороны!» — цитатой огрызался я.

— «Осмелюсь доложить, что я не хотел бы узнать вас с плохой стороны!» — парировал Игорь Петрович.

Между тем верхняя палуба оживала. Послышался плеск воды: старпом поливал себя из шланга. Борода и бакенбарды, окаймлявшие лицо старпома, обильно татуированная грудь, делали его похожим на стивенсоновского пирата.