Новичок в Антарктиде

— Прошу слова для важного сообщения. Грузчик из меня получился никудышный. Но есть работа, в которой я берусь перещеголять любого из вас. Я неустанно совершенствовался в ней дома и достиг весьма высокой квалификации. Поэтому предлагаю с сегодняшнего дня назначить меня постоянным дежурным по камбузу.

Я бил наверняка и знал, что успех мне обеспечен, но такого взрыва оваций не ожидал. Даже самому избалованному эстрадным успехом поэту такое не могло и присниться. Сказать, что моё заявление было единодушно одобрено — это значит обеднить и принизить происшедшую сцену всенародного ликования. Оно было встречено с восторгом и восхищением, все просто светились от счастья при мысли, что вместо них буду дежурить я.

И вдруг среди общего энтузиазма послышался чей-то скептический голос:

— Погодите радоваться, наверное, он нас разыгрывает!

Все притихли, и я вынужден был поклясться на вахтенном журнале, что говорю правду и только правду. Под новый взрыв оваций меня потащили к постели Сидорова. Узнав, в чём дело, Василии Семёнович крепко пожал мне руку и сказал:

— Одобряю. Гарантирую, что теперь все восточники будут искренне сожалеть о вашем грядущем отлёте, потому что… на следующий день им придётся дежурить самим.

— Погодите, я установлю такие порядки в кают-компании, что они рады будут втолкнуть меня в самолёт!

Будучи человеком менее восторженным, чем его подчинённые, Сидоров установил для меня пятидневную рабочую неделю — видимо, предчувствовал, что рано или поздно дежурный по камбузу взбунтуется.

Так был найден приемлемый для всех выход из положения. С этого дня за столом можно было услышать такого рода шуточки.

— У каждого своё призвание. Одного тянет к интеллектуальному труду, другого — к швабре, — говорил один.

— «Возьмём мы швабры новые, на них флажки…», — якобы не зная, что я стою рядом, напевал другой.

Погодите, черти, скоро вы у меня запоёте!

За чашкой чаю

Наверное, кое-кому из читателей мой новый пост покажется простой синекурой. Они глубоко заблуждаются. Мои коллеги в столовых и закусочных — официантки, судомойки и уборщицы — хорошо понимают, что это такое, накрыть на стол, вымыть гору посуды, пройтись шваброй по комнатам и наорать на посетителей, швыряющих на пол окурки. А ведь для меня все это удовольствие повторялось четыре раза в день! Теперь-то я знаю, почему у моих уважаемых коллег иногда бывает визгливый голос: когда какой-нибудь грубый мужлан вваливается в помещение в грязной обуви, да ещё во время обеда расшвыривает повсюду обглоданные кости — ну как не разоблачить его сущность? И я разоблачал. Делал внушения, призывал к порядку, заставлял уважать свои нелёгкий женский труд. И, вспомнив про традиции станции СП-15, беспощадно штрафовал за каждое оскорбляющее слух выражение.

Однако это ещё не все. Я считался не просто дежурным, а дежурным по станции. Значит, у меня в руках оказалась хотя и маленькая, но власть. Обычный дежурный редко ею пользуется, так как завтра он оказывается уже простым смертным и его вчерашняя жертва может ему отомстить. Но ведь я-то был дежурным постоянным! Малейшая обмолвка за столом — и получай наряд вне очереди: вот какая сила оказалась в моих руках. Ни в армии, ни после неё я никогда не был начальником — и вдруг стал по меньшей мере ефрейтором. А ефрейторов, как знает по опыту всякий рядовой, боятся куда больше, чем генерала. Даже повар, этот всесильный человек, и тот замечания мне делал максимально тактично:

— Я, конечно, Владимир Маркович, не собираюсь вам указывать, но чашки нужно мыть так, чтобы их не противно было взять в руки…

Или:

— Я, конечно, не навязываю вам, но помойные ведра следует выносить до того, как из них польётся на пол…

Или:

— Не поймите меня, упаси бог, что я недоволен вашей работой, но если эти тарелки, покрытые толстым слоем жира, вы считаете чистыми, то какие же грязные?

Приходилось перемывать и выносить. Хлебнул я горя из-за этого чистюли!

Как дежурный по станции я строго следил за тем, чтобы люди работали на свежем воздухе не больше сорока-пятидесяти минут, а потом обязательно отдыхали в помещении. Нарушителя согласно приказу я тащил к Сидорову, который делал ему строгое внушение. Но эти случаи были редки. В первые дни всякая работа на свежем воздухе давалась с таким трудом, что мои гипоксированные товарищи без напоминаний вваливались в кают-компанию погреться за любимой чашкой чаю.