Новик

Но степняки нам в этот раз не встретились. Встречались паломники, бродячие артисты, крестьяне, отбывающие ямскую повинность, возницы на телегах, монахи, юродивые, конные патрули из таких же, как мы, сторожей, пастухи с дубинами, коробейники со всякой всячиной.

Встретились и лесные тати.

Мы как раз въехали в лес, дорога вилась между высоких сосен, проторенная колея безошибочно указывала путь. За дорогой следили, это было заметно, по крайней мере, вырубали подступающий к ней подлесок. И всё же появление шестерых заросших молодцев на дороге стало для меня неожиданностью.

— Стой, приехали! — насмешливо произнёс один из них, чернобородый мужик в простом зипуне.

Трое вышли на дорогу, загораживая путь и поигрывая разномастным оружием, ещё трое затихарились у обочины, как засадный полк. Одеты были кто во что горазд, с чужого плеча, вид у всех был опасный, бывалый.

— Броньки сымайте, сабли, кошельки, — потребовал другой, седой мужик с мёртвыми рыбьими глазами. — Не то хуже будет.

— Да и с коней слезайте, не нужны вам кони-то больше, — хохотнул третий, улыбчивый паренёк с длинным белесым шрамом поперёк морды.

Я положил руку на саблю.

— А вот это ты, барчук, зря, поранишься, — сказал рыбоглазый, поигрывая кистенём. — Самострел с пяти шагов метко бьёт, даже слепой управится.

Сзади послышался шорох, ещё двое разбойников заходили за спину. Как раз-таки с охотничьими самострелами в руках. То есть, арбалетами. Заряженными и взведёнными, готовыми к бою. Нажми только на рычаг, и двумя трупами станет больше, а тульские разбойнички станут богаче на четыре рубля серебром, и это не считая брони, коней и оружия. Такого я им позволить не мог.

— Дядька, напомни-ка, какое наказание за разбой? — спросил я, пристально глядя в глаза чернобородому, который тут, похоже, был главным.

— Так вешают, Никит Степаныч, — сказал дядька, отчего-то резко вспотевший.

— Мужички! Слышал я, разбойники тут шалят, в здешних лесах, — сказал я.

Разбойники засмеялись, словно я произнёс какую-то дико смешную шутку.

— Как же! Ивашка Хлыст со своей шайкой, да Третьяк Сизый, да ещё всякие! — сказал паренёк со шрамом.

— Вот и я про них слыхал, — кивнул я. — Вы, может, нас до Каширы проводите?

— А может, мы просто с тебя зброю снимем, а, барчук? — спросил чернобородый. — Меньше мороки.

— Меньше получите, — пожал плечами я. — В Кашире меня родич ждёт, Фёдор Басманов. Так я вам рубль серебром сейчас за проход дам, и десять рублей ещё у него займу.

— Никит Степаныч… — тихо произнёс дядька.

— Тихо, — проворчал я.

— Постой, барчук, покумекать надо нам. Тришка, самострела с него не своди, понял⁈ — сказал чернобородый.

Я обернулся и посмотрел в глаза молодому парнишке с тяжёлым охотничьим самострелом. Он обильно потел и часто моргал, заметно нервничая, и я нашёл в себе силы ему улыбнуться. Словно я здесь хозяин ситуации.

Тришка караулил нас один, его товарищ отошёл к остальным, обсудить моё предложение, и парнишка теперь водил арбалетом из стороны в сторону, целясь то в спину мне, то в спину Леонтию. Руки чесались выхватить саблю, развернуть коня и снести башку этому безусому идиоту, избравшему для себя путь разбойника, но я понимал, что не успею. Нажать на спуск он успеет раньше, а там и второй стрелок подоспеет, и все остальные тати. Да и промахнуться с такого расстояния даже слепому будет трудно, тут разбойник был абсолютно прав. А руки у Тришки хоть и дрожали, но не настолько, чтобы металлический наконечник болта выходил за пределы моего силуэта.

— Рубль, говоришь? — окликнул меня тать.

— Серебром, новгородками, — ответил я, приподнимаясь и ёрзая в седле.

Жаль, что после татарского плена ни у меня, ни у Леонтия не осталось луков и стрел, только сабли да ножи. Так можно было бы отъехать на небольшое расстояние и расстрелять негодяев, даже здесь, в лесу. Даже моих, весьма скромных навыков на это хватило бы.

— Предложение твоё заманчивое. И грех на душу брать не придётся, — сказал чернобородый. — Только зброю всё одно сымайте. Раз уж вы под нашу защиту попросились.

— Опозорить меня решил⁈ — вскинулся я.

— Тогда слово дай. Что саблю до самой Каширы не тронешь, — предложил атаман.

Я размашисто перекрестился, а затем достал нательный крестик и прикоснулся к нему губами.

— Давай свой рубль, барчук, — ухмыльнулся разбойник.

Я мельком оглянулся. Тришка, явно обрадованный тому, что ему не придётся стрелять в людей, опустил самострел, нарушив прямой приказ.

За что и поплатился.

Я резко дёрнул поводья, разворачивая лошадь и одновременно выхватывая саблю, рубанул наотмашь, задев Тришку самым кончиком клинка. Этого хватило, чтобы ярко-алая кровь брызнула вверх, а парень начал заваливаться набок, выпуская арбалет из слабеющих рук.

— Дядька, бей! — рявкнул я, устремляясь уже к следующему противнику.

Самыми опасными были как раз арбалетчики. Болт из такого самострела мог бы запросто ссадить меня с седла, а то и прошить насквозь.

Дядьку два раза упрашивать не пришлось, он мигом смекнул, что делать, тоже вытянув саблю из ножен.