Новик

Столицу мы покинули с первым снегом. Сотня стрельцов вышла пешим порядком, навьючив на себя пищали, бердыши и сабли, колонной по три. Шагали в ногу, отработав этот момент до автоматизма, позади тащился обоз со всем прочим необходимым барахлом. Удалось вместить всё на десять телег, практически налегке, и я считал это невероятной удачей, потому что у иных воевод обозы могли растянуться на несколько километров.

И я не удержался от того, чтобы не научить своих стрельцов строевой песне. Пели, разумеется, «Марусю», которая молчит и слёзы льёт, и горожане оборачивались на строй шагающих стрельцов и долго глядели вслед такой диковинке.

На войну все уходили с полной уверенностью в скором разгроме противника, точно как в прошлый раз, когда Ливония сдалась почти без боя, и лишь запрошенное перемирие спасло её от разгрома. И только я знал, что эта война может затянуться на долгие годы. Если всё пойдёт, как в прежней истории. Я ещё не успел настолько сильно повлиять на её ход.

Глава 21

Следующие дни и недели проходили под флагом удивительного однообразия. Я трясся в седле, стрельцы шагали по дороге, обозы тащились позади. В день удавалось проходить едва ли двадцать вёрст, от одного яма до другого, и если бы этой дорогой двигалась вся армия, мы проходили бы ещё меньше, но князь Курбский благоразумно назначил сбор в Пскове, и из Москвы все добирались в разное время и разными дорогами.

Ладно хоть передвигаться можно было по-человечески, днём, не скрываясь от вражеской авиации и не опасаясь внезапного прилёта по колонне. Даже походное охранение не выставляли, мы шли по своей территории, по русской земле.

Хотя уже сейчас не обошлось без жертв. Один из стрельцов натёр ноги плохо повязанными обмотками, из-за чего угодил в обозники под всеобщие насмешки, другой сожрал что-то не то и каждый полчаса бегал в придорожные кусты, после чего бегом догонял колонну, третий вообще на третий день путешествия понял, что мы идём воевать, и начал активно косить, прикидываясь больным. Тоже отправился в обоз.

Я был бы рад везти вообще всех на телегах, но лошадь, к сожалению, это не КАМАЗ и даже не полуторка, грузоподъёмность её сильно ограничена. Поэтому мои стрельцы шли пешком на запад, толкая Землю сапогами. Мы отправились через Великие Луки, хотя можно было повернуть на север и пройти близ Новгорода, так путь вышел бы короче, но я не рискнул появляться вблизи от Старицы и Старицкого княжества. Даже с войском.

Одним из косарей вполне ожидаемо оказался наш кузнец Ефимка, даже при том, что он всю дорогу ехал на телеге с походной кузницей. Но я рассудил, что пусть лучше косит, чем косячит, и предоставил его воспитание его десятнику.

До Великих Лук мы добрались уже по первому снегу, и величественные деревянные стены показались одновременно со сверкающими золотом куполами здешних церквей. Здесь я решил устроить день отдыха после долгого марша. В Псков мы всё равно успевали, и по расчётам придём сильно заранее. Тем лучше для нас, можно будет выбрать самые лучшие и удобные квартиры, а вот опоздавшим придётся ютиться либо за городом, либо на конюшнях и сеновалах, либо вообще в чистом поле.

Ещё и день, когда мы подошли к Лукам, оказался субботой. Сам Бог велел остановиться и провести воскресенье в городе. Сходить в церковь, причаститься и всё остальное, ко мне даже несколько раз подходили стрельцы из числа самых набожных, чтобы попросить о такой мелочи. А раз мы в армии, то и в церковь пойдём строем, все вместе.

Расположились мы на большом постоялом дворе, причём уместились все. В тесноте, но уместились, по осени торговля замерла и двор пустовал, что и позволило нам воспользоваться его гостеприимством.

Десятникам поручено было следить за своими людьми в оба глаза, солдаты на марше это дело такое, немного опасное для окружающих. Фома отправился на торг пополнять припасы, запас которых испарился за время перехода, ну а я отдыхал на постоялом дворе, вместе с дядькой обжираясь жареным гусем. Пост или нет, не знаю, но путники от поста освобождались, а каши и кулеша я ещё наемся в Ливонии.

Ночевал я, разумеется, в отдельной светлице. Не самой просторной и богатой, но всё равно мой статус сотника обязывал меня платить за отдельную комнату, хотя я без проблем переночевал бы вместе с остальными. Но нельзя, урон чести.

На меня и так, на самом деле, порой косо поглядывали. За мою любовь к огненному бою, за постоянное общение с мастеровыми и ремесленниками. Мол, невместно боярину сие, хороший честный боярин может только саблей махать и с такими же боярами дружбу водить. Но в лицо ничего не высказывали, зная о моей близости к царю.

Утром все до единого, чистые и нарядные, строем отправились в храм. Точно как на парад. Местные поглядывали с нескрываемым интересом, они-то больше привыкли к разномастному виду поместных воинов и боевых холопов, к городовым стрельцам, где тоже одевались кто во что горазд. Такое единообразие для всех было в диковинку.