Новиков

Екатерина призвала петербургского обер-полицмейстера Рылеева, сказала ему, что во Франции объявилась партия якобинцев в красных колпаках, и потребовала, чтобы полиция зорко смотрела, нет ли таких людей в столице.

Рылеев, человек старательный и недалекий, буквально понял предупреждение государыни и принялся за поиски. Однажды ехал он по Адмиралтейской площади и увидел в окне барского дома фигуру в халате и — вот ужас! — красном колпаке.

— Стой! — крикнул он кучеру и соскочил с дрожек.

Слуга провел его в гостиную. Барин в красном колпаке стоял у окна.

— Одевайтесь, — приказал Рылеев. — По именному повелению следуйте со мной во дворец.

Через полчаса Рылеев доставил арестованного в кабинет Екатерины.

Императрица сразу узнала его. Это был французский генерал, состоявший на русской службе. По преклонности лет он вышел в отставку и целые дни проводил, разглядывая прохожих.

Рылеев доложил государыне о красном колпаке и ждал благодарности. Екатерина наградила его уничтожающим взглядом — позже этот взгляд овеществился в служебном выговоре — и осведомилась у генерала, какую пенсию он получает.

— Две тысячи рублей, — ответил тот, не понимая смысла своего приключения.

— Я призвала вас затем, чтобы поздравить: пенсион ваш увеличен вдвое — с двух до четырех тысяч. Мы умеем ценить заслуги.

Она ласково улыбалась, протягивая генералу руку.

Герцен писал о Екатерине:

«Со всяким днем пудра и блестки, румяна и мишура, Вольтер, Наказ и прочие драпри, покрывавшие матушку-императрицу, падают больше и больше, и седая развратница является в своем дворце «вольного обращения» в истинном виде. Между «фонариком» и Эрмитажем разыгрывались сцены, достойные Шекспира, Тацита и Баркова. Двор — Россия жила тогда двором — был постоянно разделен на партии, без мысли, без государственных людей во главе, без плана. У каждой партии вместо знамени гвардейский гладиатор, которого седые министры, сенаторы и полководцы толкают в опозоренную постель, прикрытую порфирой Мономаха. Потемкин, Орловы, Панин — каждый имеет запас кандидатов, за ними посылают в случае надобности курьеров в действующую армию. Особая статс-дама испытывает их. Удостоенного водворяют во дворце (в комнатах предшественника, которому дают отступной тысяч пять крестьян в крепость), покрывают брильянтами (пуговицы Ланского стоили 8 тысяч серебром), звездами, лентами, и сама императрица везет его показывать в оперу; публика, предупрежденная, ломится в театр и втридорога платит, чтобы посмотреть нового наложника».

Конечно, в атмосфере упадка нравов, пример которого подавала сама императрица, в угаре административного произвола, на фоне общего стремления к власти, богатству, чинам серьезные, углубленные в себя масоны производили странное и неприятное впечатление, возбуждали боязнь: не замышляют ли они что-то вредное для царицы и ее приближенных? Почему они живут не так, как их собратья по службе, зачем много читают и о чем говорят, собираясь в таинственных ложах?

Московский генерал-губернатор князь Александр Александрович Прозоровский, сменивший на этом посту графа Якова Брюса, был человек, желавший отличиться, но глупый и необразованный.

Когда весть о том, что Прозоровский получил назначение в Москву, дошла до Потемкина, стоявшего с армией на юге, он полусерьезно предупредил в письме Екатерину:

— Ваше величество выдвинули из вашего арсенала самую старую пушку, которая непременно будет стрелять в вашу цель, потому что своей не имеет. Только берегитесь, чтобы она не запятнала кровью в потомстве имя вашего величества.

Князю Прозоровскому 13 апреля 1792 года был послан из Петербурга именной указ. Появилась-де в продаже книга, напечатанная церковными литерами, а в ней раскольнические сочинения, православной церкви противные, а нашему государству поносительные, как история мнимых страдальцев соловецких и повесть о протопопе Аввакуме. Вероятно, печатал книгу Николай Новиков, который, как слышно, сверх известной своей в Москве типографии завел и тайную у себя в деревне. Надобно избрать верных, исправных и надежных людей и у Новикова везде прилежно обыскать, не найдется ли у него та книга или церковный шрифт. А как он, Новиков, есть человек, не стяжавший никакого имения, то откуда он приобрел знатные здания и заведения и может ли свое бескорыстие оправдать? Ведь ныне он почитается в числе весьма достаточных людей!

Прозоровский поспешил исполнить приказанное. Искомой книги в продаже не нашлось, но был куплен экземпляр другой, ранее запрещенной. Стало быть, Новиков ее перепечатал? За такое преступление будет отвечать. Однако Прозоровский отложил арест, потому что наступило 21 апреля, день рождения императрицы.

Вечером в генерал-губернаторский дом на бал съехались важные гости. Слух о провинностях Новикова пробежал по залу, и потом говорили, что князь Николай Васильевич Репин побледнел и пал духом. Его масонские связи были известны, он опасался неприятностей и для себя.