Новиков-Прибой

А про «Суворова», пишет Галенин, есть свидетельства даже с «той стороны», от английского наблюдателя на эскадре Того известного капитана 1-го ранга — кэптена — Пэкинхема, который в официальном донесении в Британское адмиралтейство написал: «Никогда ещё человеческие мужество и сила духа не доходили до столь невероятных пределов. И слава, которую навеки стяжал себе „Суворов“, увенчивает не только его доблестный экипаж, но и весь русский флот, всю Россию и даже всё человечество!.. Это герои не только сегодняшнего сражения, но всех времён». Минута молчания…

ЯПОНСКИЙ ГОРОД КУМАМОТО

На пароходе «Асахи» русских моряков сначала перевезли в один из японских портов, где они несколько дней прожили в огромном бараке, а потом переправили в город Кумамото, на остров Кюсю. Там японцы организовали несколько лагерей отдельно для нижних чинов и для офицеров.

Лагерь, в который попал Новиков, был расположен на окраине города. Порядки победители установили не строгие. Не только офицеры, но и матросы-солдаты выходили в город, заводили дружбу с местными жителями, которые отличались сочувственной предупредительностью и улыбчивой доброжелательностью.

Через много лет яркая картина жизни небольшого японского города будет нарисована в рассказе «Две души», созданном Новиковым-Прибоем суровой сибирской зимой 1918 года. Автор опишет «прозрачно-синие дали», и «взметнувшиеся горы, точно громадные волны, застывшие с первых дней творенья», и город, «серыми черепицами крыш спускающийся по скату к бухте», и острова, «драгоценными опалами вкрапленные в безмятежно раскинувшееся море». И вспомнится писателю один из дней японского лета в ставшем милом сердцу суетливом Кумамото:

«…Сверху, из-за дремлющих облачков, разбросанных кое-где по синеве неба, обильно льются животворные лучи солнца, радостью зажигая жизнь, трепетным огнём играя на игрушечных домиках и громадных буддийских храмах, на затейливых пагодах, на свежей зелени садов. В городе — чистота, блеск, веселье. В открытых магазинах груды разнообразных товаров разложены так заманчиво, что нельзя пройти мимо, не задержав на них взора. Кукольные жилища, чайные домики, беседки сплошь в фиолетовых красках распустившихся глициний. В палисадниках, раскрыв свои уста, благодарно улыбаются солнцу цветы — красные и белые, жёлтые и синие, яркие и скромные, всех оттенков, а над ними, раскинув громадные ветви, величественно поднимаются камфарные деревья, пинии, гиганты-криптомерии. Всё японское население на улице — бойкое, любознательное, с неизменными улыбками на жёлтых лицах».

И ведь не случайно стал дорог сердцу русского матроса Новикова японский городок. Приключились у него там одна за другой две любви. По возвращении из плена, привезя с собой две заветные фотографии и решившись повесить их на стену, рассказал Алексей старшему брату, что поначалу влюбился он в девушку из зажиточной семьи. И она якобы ответила ему взаимностью. Но, видно, родители девушки воспрепятствовали этим отношениям. А вот другая любовь была настолько крепкой, что подумывал Алексей Новиков вернуться домой не один, а с женой-японкой. Но обстоятельства складывались так, что к моменту возвращения русских пленных на родину было Новикову не до создания семьи…

Имея влюбчивое и податливое сердце, Алексей, как уже показала к этому времени вся его жизнь, был человеком серьёзным и целеустремлённым. Понимая всю важность трагических событий, произошедших в Корейском проливе, он с первых же дней пребывания в лагере стал описывать сначала всё, что происходило на «Орле», а потом начал собирать материалы обо всей эскадре. О том, как это происходило, читаем в предисловии к «Цусиме»: