Новиков

Дальше было сделано примечание:

— Не одни художники суть полезны роду человеческому, но часто бывает, что ремесленники или простые люди изображают такие машины или вещи, которые великую пользу могут государству принести, и они хотя и не имеют познаний в вышеписанных искусствах и науках, но могут требовать и получить право художника.

…Дневные записки Комиссии о среднего рода людях велись аккуратно и толково. Когда Новиков уходил из Комиссии, он оставил своему преемнику десятки дел, подшитых и переплетенных.

3

Императрица более полугода назад покинула Петербург и, наконец, стала собираться в обратный путь. Комиссия также начала готовиться в дорогу. Заседания в половине декабря были прекращены и возобновились только в феврале 1768 года.

Новиков ехал в Петербург офицером.

Полковая канцелярия Измайловского полка 15 января известила Комиссию, что сержант этого полка Федор Шишков и каптенармус Николай Новиков по именному указу 1 января выпущены из гвардии в армию поручиками. Новиков получил назначение в Севскую дивизию и штабом этой дивизии распределен в Муромский пехотный полк с приказанием по-прежнему быть при Комиссии и на службу в полк не выходить.

После переезда в столицу Большое собрание принялось слушать законы о юстиции, и чтение велось довольно скучно, пока 2 апреля не пришла очередь указов о беглых крестьянах — о сыске и об отдаче беглых людей и крестьян с женами и детьми по крепостям и об отвозе и о высылке их на прежние жилища. Тема эта, каждого по-своему, задевала всех — пахотных солдат, однодворцев, черносошных крестьян и, конечно же, дворянских депутатов, владельцев крепостных душ: беглые для них составляли прямой убыток.

Правительство часто вспоминало о беглых мужиках — указов и законов набралось около двухсот. Год от года усиливались строгости, а крестьяне все чаще бежали от помещиков туда, где могли чувствовать себя свободнее, — в донские степи, за польский рубеж, в северные глухие леса. Государство теряло сотни тысяч работников. Но как заставить их вернуться и остановить бегство на будущее время?

Депутат города Углича Сухопрудский предложил рассудить, отчего бегут крестьяне: сами ли они беспокойны, или же терпят они у господ своих великую нужду, вымогательства податей и побои, что делает им жизнь в родных деревнях несносною? И речь его клонилась к тому, что дело тут не в дурных крестьянских характерах, а в жестокостях их господ.

Дворянские депутаты Михаил Глазов и Петр Степанов выступали с обвинениями против крестьян, беглецов называли пьяницами, лентяями и уверяли, что жалеть о бежавших не стоит — это вредные и заразительные отрасли народа.

В защиту крепостных говорили депутат от пахотных солдат нижегородской провинции Иван Жеребцов и депутат Козловского дворянства Григорий Коробьин.

— Что принуждает крестьянина бежать, оставив семью и дом? — спросил Коробьин. — Не могу себя уверить, что только крестьяне виноваты. Есть в свете довольно таких владельцев, что берут с крестьян свыше обыкновенного, подати, другие посылают мужиков на заработки, чтобы их деньгами поправить запущенное хозяйство, но более всего таких, которые, увидев, что крестьяне вошли в достаток, отнимают у них имущество силой.

Депутаты слушали внимательно горячую речь козловского депутата. Новиков схватил новое перо и спешил слово в слово занести на бумагу слышанное.

— Известно, — продолжал Коробьин, — что земледельцы суть душа общества, и если они пребывают в изнурении, то слабеет и само общество. Яснее сказать: разоряя крестьян, разоряем и государство. Нетрудно видеть, что причиною бегства крестьян служат по большей части помещики — они безмерно отягощают своих крепостных. Зло состоит в неограниченной власти господина над имуществом крестьянина. Надобно законом определить, что именно помещики могут требовать от крестьян, и учредить нечто полезное для собственного рабов, то есть земледельцев, имущества. Крестьянин, зная, что у него есть собственность, никуда бежать не станет.

Речь Коробьина заметно оживила прения, депутаты говорили один за другим несколько дней, возражая оратору. С ним согласились только трое, опровергали его мнение восемнадцать. Дворяне никак не хотели признать себя виновными в дурном обращении с народом.

Опытный и дальновидный оратор, неутомимый защитник дворянских привилегий, князь Михайло Щербатов, споря с Коробьиным, убеждал собрание в том, что крестьянам вообще не на что жаловаться и что живется им едва ли не лучше, чем дворянам.