Новобранец

— Уличенная при всех, Ингильвар не стерпела позора. Она просто сняла с себя волшебное платье и бросила его на землю. Да, да, несчастный фантазер, она осталась стоять перед собранием совершенно голая. И тут-то выяснилось, что платье не просто являло сущность этой женщины; платье сумело изменить ее внешность таким образом, что наружность Ингильвар теперь в точности соответствовала ее внутреннему содержанию.

— То есть, она на самом деле стала красоткой? — уточнил Эопта.

— История закончена, можешь задавать вопросы… Да, она действительно стала красоткой, если так тебе понятнее.

— А где это платье?

— Смотришь в корень, как и положено существу твоего племени, крестьянин. Я перечитал в замке все книги, где содержалось хоть какое-то упоминание об Ингильвар и ее чудесном наряде. После чуда, которое совершил над нею подарок Морана, Ингильвар вроде бы просто бросила платье. Ну знаешь, как люди бросают ставшие ненужными вещи. А слуги, должно быть, подобрали его и спрятали в какой-нибудь сундук. О платье пока все.

— Негусто, — сказал Эопта.

— Достаточно, — возразил Эахельван. — Где-то имеется одежда, способная превратить тебя в того, кем ты хочешь быть. Это, по-твоему, негусто?

— Но где она, эта чудесная одежда?

— Вот самый важный вопрос… И к нему нас подводит дальнейшая история Ингильвар. Кстати, на будущее: умение читать книги не настолько бесполезно, как считается среди крестьян.

— И что, многое узнал ты из книг?

— Все, что я тебе рассказываю, — все это в хрониках, которые хранятся в замковой библиотеке.

— Книги часто врут.

— Люди тоже.

Эопта замолчал, озадаченно моргая. Похоже, мысль о лживости историй, рассказанных людьми изустно, поразила его в самое сердце.

Желая утешить своего собеседника, Эахельван прибавил:

— Книги и люди в этом отношении практически равноценны. И те, и другие могут соврать, а могут и сказать правду. Но книги удобнее тем, что их можно читать между строк и перечитывать по нескольку раз.

Он поднял палец, призывая к сугубому вниманию.

— Я изучал историю жизни Ингильвар и ее возлюбленного мужа, защитника Лутвинне. Кое-кто в замке посмеивается надо мной и над тем упорством, с которым я провожу мои изыскания среди пыльных книг, но поверь мне, у меня куда больше поводов смеяться над этими насмешниками! Знаешь ли ты, деревенщина, что самое главное в исследованиях, подобных моему? Не знаешь, конечно же, откуда тебе! Самое главное — задавать правильные вопросы. И какой бы ты вопрос задал первым?

Он победоносно посмотрел на Эопту. Тот пожал плечами. Теперь ему почему-то расхотелось высказывать свое мнение, хотелось просто слушать.

— Не знаю… Как они справились с тем, что она смертная, а он — эльф? — попытался блеснуть Эопта, но в ответ (как и предполагал) получил лишь язвительное фырканье.

— Лишнее доказательство твоей косности и ограниченности. Нет, я начал с самого начала — с имен. Почему защитник Лутвинне, храбрый воин, в чьей мужественности никогда не возникало никаких сомнений, носил женское имя?

— Что?! — подскочил Эопта.

— «Лутвинне» — женское имя, как и «Махонне», например, — пояснил Эахельван. — Твои предположения?

— Возможно, защитник был… не знаю… переодетой женщиной.

— В таком случае, Ингильвар заметила бы это.

— Но она могла просто не выдавать подругу. Или…

— Нет, — перебил Эахельван, — это исключено. Лутвинне видели без одежды, и не только его жена. Он всегда был мужчиной.

— Ты же сам рассказывал об одежде, которая и не такие штуки способна выделывать. Может быть, он носил специальную одежду… — Эопта упрямо пытался отстоять свою гипотезу, не столько потому, что сам был убежден в ее правильности, сколько из желания доказать собеседнику свою способность мыслить не только как крестьянин, но и как заправский теоретик.

— Одежда, если ты внимательно слушал, не просто отводила людям глаза, но и совершала превращение плоти. Так что если Лутвинне и был когда-то женщиной — предположение дикое, но пусть пока будет! — то очень-очень давно он стал стопроцентным мужчиной. Другие идеи у тебя есть?

Эопта покачал головой, сдаваясь.

— Все дело в замке, — тотчас сказал Эахельван.

— Я не понимаю…

— Сейчас поймешь.

Эахельван увлекся, излагая свою теорию. Ему было уже безразлично, кто его слушатель, начитанный коллега, друг и доброжелатель или ограниченный крестьянин, злой на целый свет за собственную неудачную долю.

— Любой замок, любое укрепление — женского рода.

— «Замок» — мужского рода, — возразил Эопта.

— Ха! Это только грамматически, но мистически, сверхрационально замок — такая же женщина, как и любая другая женщина. Замок осаждают, его добиваются, его охраняют, берегут, украшают… Он — кормилица, мать, возлюбленная. При виде замка сердце воина замирает, а потом наполняется теплом и расширяется в груди. Впрочем, тебе не понять.