Новочеркасск. Кровавая суббота 1962-го (СИ)

28 мая 1996 года, в газете "Восточно-Сибирская Правда", А. Александров и В.Томилов опубликовали статью об этом расстреле, базирующуюся на материалах архива ФСБ по Иркутской области. Причины этого расстрела оказались более банально-ужасными. К концу 1937 года, в условиях тотальных репрессий по всему СССР, Сибирь явно отставала от центра по масштабам ликвидации "врагов народа". Преодоление отставания началось с прибытием из центра Кульвеца Бориса Петровича. По прибытии в Иркутск, эмиссар НКВД, был сразу командирован в Бодайбо. По приезде в Бодайбо Кульвец установил, что к операциям аппарат не готовился. Кроме учетных списков, других материалов почти не было.

Проводя операцию по искоренению врагов Кульвец столкнулся с большой разбросанностью приисков в районе. Тем не менее, он сумел организовать аресты по всему громадному району и этапирование арестованных в бодайбинскую тюрьму. Аресты производятся в условиях территориальной разбросанности от 200 до 50-ти километров. Количество арестованных, скопившееся в бодайбинской тюрьме, значительно превысило ее рассчитанную вместимость - лимит тюрьмы на 75 человек, а было арестовано более 1000 человек.

Сам эмиссар вынужден был сообщить вышестоящему начальству:

"Большая скученность, массовые заболевания, ежедневные почти смертные случаи. Умерло уже 9 человек, при чем смертность будет увеличиваться, так как питание скверное, баня пропустить всех не может, большая вшивость. Особенно скверно с китайцами. Все они еле двигаются. Врач говорит, что если им не давать опиум, многие поумирают, так как все они старые курильщики опиума. В связи с тем, что не получают опиум, сильно физически страдают,- кровавые поносы, хиреют на глазах. Некоторых я поддерживаю небольшими порциями опиума". "Весь оперативный состав на следствии я обезоружил, иначе легко нас обезоружить и нашим же оружием нас же перестрелять. Вооружены сотрудники, работающие вне непосредственной связи с арестованными".

Арестовав массу народа, эмиссар столкнулся с другой проблемой. На арестованных нужно было сформировать дела. Кульвец вновь жалуется начальству: "Протоколы самые легонькие приходится писать самому. Аппарат мало квалифицированный до анекдотов. Помогают мне только двое и те пишут в день по одному простенькому протоколу. Меня хватает (физически) на 3-4 протокола в сутки.Таким образом, произвести выкорчевку врага к сроку не успеем. Прошу Ваших указаний...".

Арестованные на выдерживали ужасных условий содержания в тесных камерах, конвеерных допросах, когда допрос производится несколько суток подряд последовательно сменяющимися следователями, и начинали давать нужные показания, оговаривая себя и подписывали любые протоколы. Из 3-4 тысяч арестованных, не дал показаний только один Алтуньян - преподаватель немецкого языка в Бодайбинской средней школе. Это был oдин из редких случаев, чему удивлялся даже сам Кульвец.

Дела направлялись в Иркутск, и списки приговоренных подлежали утверждению областной Тройкой. В этой процедуре эмиссар сталкивался с рядом неприятных для себя обстоятельств - списки Тройкой урезались. Это очень беспокоило эмиссара, так как свидетельствовало о плохо проведенном им следствии, отсутствии доказательств вины подозреваемых. Он вынужден был оправдываться перед начальством, требовал раз"яснений, в чем состоят его упущения, пытался убедить начальство войти в его положение и не урезать списки на расстрел:

"Прошу Вас сообщить мне - почему из 260 человек имеется решение на 157 человек? Какое решение в отношении остальных 100 человек? Это для меня важно с точки зрения дальнейшего следствия... Между тем изымается исключительно сволочь".

Всего в 1938 году в Бодайбо было расстреляно 948 человек, что, почти в четыре раза больше, чем в 1912 году, даже если брать за оценку числа жертв приведенные газетой "Звезда". Места захоронения жертв 1938 года не обнаружены до сих пор. Приводимый список не содержит лиц приговоренных по так называемой второй категории к различным срокам. Так что подлинные масштабы террора фактически были еще больше.

Авторы статьи производят сопоставление первого и второго ленских расстрелов, отмечая, что организационно произведены они по-разному. В первом случае это была ружейная пальба в безоружную толпу людей, преследующая цели публичного устрашения. С большими натяжками ее пытались объяснять как вынужденную меру использованную для пресечения разгула вандализма возбужденной толпы. Но эта версия была отвергнута в процессе последующих расследований, поскольку ни каких актов вандализма и погромов со стороны участников массового шествия не было установлено. На основании этого заключения ротмистр Трещенков, отдавший приказ открыть огонь, был обвинен в преступном действии и наказан разжалованием из жандармов.