Новочеркасск. Кровавый полдень

В первый день лета рабочие завода смурно подходили к своим станкам. Передавали друг другу новость о повышении цен на продукты питания. День уже заранее выглядел тяжелым. Это ощущение усилилось на цеховой пятиминутке, когда объявили о снижении расценок. Передали это и по заводскому радио. Новость придавила. И так трудная жизнь показалась рабочим совсем невозможной. Что делать? Куда обращаться за помощью? Пусть начальство ответит: как жить!

Эти вопросы и мнения рабочие высказывали находившемуся в сталелитейном цехе заведующему промышленным отделом обкома КПСС Я. Бузаеву. Он с утра приехал на завод для разъяснения политики партии и правительства. Рабочие не понимали такую политику народного государства, лишавшего главную свою составляющую — народ — последнего куска хлеба. С таким настроением и по таким расценкам работать не хотелось. Возмущение быстро охватывало сознание людей.

Первоначальная группа недовольных из 8—10 человек за минуты увеличилась до 20-25, все нарастало количество человек, накалялись эмоции. Не вняли рабочие увещеваниям своего начальника цеха Чернышкова и не приступили к работе. Горячо обсуждая новости, вышли из цеха в сквер, к беседке. Здесь воздуха было больше, эмоции еще не достигли критической стадии. Но подошедший вскоре директор завода Б. Курочкин своими ответами на претензии рабочих сломал последнюю сдерживающую планку. «Молока не хватает даже детям, мяса в глаза не видим!» — высказывали ему свою боль рабочие, плакались женщины. «Не хватает мяса — ешьте пирожки с ливером!» — в сердцах бросил директор. Это высказывание стало крылатым выражением и передавалось из уст в уста как образец крайне уничижительного отношения начальства к простым людям.

В те годы водораздел между различными социальными группами зачастую выглядел как пропасть, и понять друг друга, а тем более найти общий язык было трудно. Даже свое, местное начальство казалось далеким, недоступным. Были, конечно, на заводе авторитетные руководители, но утром 1 июня обстоятельства быстро выходили за рамки всякого влияния. Тут же, среди рабочих, находились свои лидеры, громко и убедительно, простым языком обрисовывавшие проблемы и излагавшие требования. Кто бы вот только их слышал…

У станков в цехах остались ветераны, рабочие предпенсионного возраста и прослойка партийно-комсомольского актива. Но и они понимали претензии своих товарищей. Из ядра митингующих в сквере выделялись агитаторы, уходившие в другие цеха и призывающие остановить работу.

Долго уговаривать никого не приходилось, и число оставивших рабочие места постоянно увеличивалось. Несколько сот человек вышли через проходную на площадь у заводоуправления. Как в войну, надсадно-прерывисто гудел заводской гудок. Его включила в подвале компрессорной станции группа рабочих. Сопротивлявшегося сторожа для видимости связали, около рычага оставили дежурных с наказом, чтобы гудки не прекращались. Так и было. Позже к этому тревожному звуку, слышному на всю округу, присоединился гудок паровоза. Железная дорога проходила совсем рядом, в нескольких десятках метров от завода, и рабочие использовали стальную магистраль в своих целях. Разобрали штакетник забора и перегородили пути, остановив таким образом пассажирский поезд Саратов-Ростов, проходивший Новочеркасск около полудня. Конечно, рабочим было жалко томившихся в горячих вагонах пассажиров, и особенно детей» но поезд все равно не пропустили. Уж очень хотелось забастовщикам, чтобы в Москве узнали, как «зажимают» рабочий класс.

Главный инженер завода С. Елкин, достаточно уважаемый на заводе человек, сделал попытку освободить дорогу составу, однако она не увенчалась успехом. Сначала инженер выгнал из кабины машиниста своих рабочих, затем они его. Попросту вытолкали на насыпь, пригрозив кинуть в топку, надавали тумаков. Но и этим не закончилась эпопея с Елкиным. Не видя вокруг никакого иного начальства, его заставили влезть на импровизированную трибуну и отвечать перед многотысячной толпой. Но что он мог сказать? Вопросы были, как говорится, не в его компетенции, и вскоре после неубедительных ссылок Елкина на разумную волю партии его стащили с машины и отправили восвояси.

«Как жить дальше?» — рабочие с отчаянием задавали этот вопрос. Из него вытекал следующий, извечный: «Что делать?». Но не нашлось никого, кто бы смог ответить на них, погасить конфликт в зародыше.