Новочеркасск. Кровавый полдень

Так же неоднократно приходилось наблюдать в Москве и в других городах иное, чем здесь, на местах, отношение к казачеству. С уважением и надеждой смотрели люди на статных снаряженных мужчин, за физической выправкой которых и воинской организованностью виделась сила, не раз спасавшая Россию. В смутные 1992-й, 1993-й годы буквально звучало: «Казаки, на вас вся надежда!». Оглядывалось на свою колыбель — на Дон — и все казачество России, и те, кто помогал, покровительствовал этому движению. Но на самом Дону не все было гладко. Казаки делились, враждовали, и в основе этих споров лежали не высокие идеи, а зачастую меркантильные, честолюбивые замыслы тех или иных лампасных вождей.

Красив сам ритуал Круга — зал строго стоит, вносится знамя, все молятся, войсковой священник благословляет Круг и с иконой все время находится на сцене. Здесь же, по другую сторону, отдельным рядом сидят старейшины Войска. У них и у батюшки надо испросить благословение, прежде чем выступить. Есаулец на сцене с плеткой зорко наблюдает за залом, его помощники прохаживаются меж рядов. Хорошо организованный Круг ведется жестко, но каждый казак может поднять шапку и высказать свое мнение. Громкоголосое «Любо!» или «Не любо!» в большинстве случаев решает вопрос. В особо важных моментах голосуют мандатами.

В ноябре 1994 г. Павел Барышников провел свой Круг. Осудили Козицына за Договор с Дудаевым и очень сильно ругали чеченцев.

А в начале декабря Козицын собрал свою команду. В городском драмтеатре, где, в основном, и проходили все Круги, при полном зале был посажен «народный» президиум с почетными приезжими гостями.

Накануне этого мероприятия прибыли в Новочеркасск и заходили ко мне домой приглашенные на Круг и среди них давний знакомый Лев Убожко. У него в Новочеркасске был еще один хороший товарищ — Афанасий Христюченко, ветеран казачьего движения.

В этот раз Лев Убожко представлялся как председатель Консервативной партии России. Его энергия и громкоголосье потрясали. Впервые мы встретились весной 1992 г. у Камня па Лубянке в Москве, а 2 июня того же года он был в Новочеркасске на митинге. Не слышала еще эта площадь такой громкой обличительной речи. В этот же раз, в 94-м, вспоминая свой предыдущий приезд, Лев Григорьевич смеялся: «Ага, испугались! Убрали Ленина с постамента!». Рассказывал о своей войне с коммунистами в Челябинске и других городах России. Маска бунтаря иногда сходила с него и, глядя на экран телевизора, он комментировал сводки новостей: «А ведь введет, введет войска, м…к!».

Я категорически отвергала такое развитие событий. Моим аргументом было наивное: «Этого не может быть, это глупо и абсурдно». В душе я надеялась, что новая власть, которой мы доверились, осудив преступления предыдущей, не повторит ее ошибки. Правда, события октября 1993 года уже породили сомнения…

ЧЕЧЕНСКИЕ ВАРИАЦИИ

Тогда, в первую неделю декабря 1994 г., не отрываясь от экрана телевизора, расширенными от неверия глазами я смотрела на движущиеся колонны и в голове была одна мысль: «Ошибка!». Она казалась настолько очевидной, что не верилось, как это не понимают в Москве. Когда начались бомбежки, вывод — «ошибка» сменился характеристикой действий власти: «преступление».

«Остановить войну!» — стало единственной мыслью и мотивом действий. И снова я металась в одиночестве. Спорила в городской Думе, в нервном срыве обвиняя всех присутствующих в мужском хищничестве. Сидя за столами в зале заседаний, казаки плотоядно «точили пики». Мэр тоже рассказывал мне, какие жестокие чеченцы — он жил в Грозном и совсем недавно вывез оттуда своих родственников. О зверствах боевиков с болью говорили и приезжавшие на Дон за помощью терские, кубанские казаки. В нашем споре я снова слышала высокомерное: «Женщина!».

В первые дни ввода войск в Ингушетии побывали глава Думы и атаман Новочеркасска Юрий Дьяков и атаман станицы Верхней, влиятельный в казачьей и деловой среде Геннадий Недвигин со своим помощником Анатолием Болтенко. Ездил на эту «разведку» и оператор Сергей Сосницкий. Страху ребята натерпелись достаточно. Они быстро поняли, что попали в раскручивающуюся мясорубку войны. Дьяков рассказывал потом, что на одном из митингов его пытались поставить к микрофону: «Расскажи, как в Новочеркасск вводили танки, стреляли в людей!».

Понимая эту параллель, я пыталась что-то предпринять. Просилась в газете, чтобы меня направили как корреспондента, пыталась уцепиться за отъезжающих в Чечню военных дивизии «Дон», ходила на прием к мэру, обращалась в правозащитные организации. Писала. В декабре эти публикации были единственными в городе. Никто еще не знал, какую реакцию надо демонстрировать. Не буду пересказывать заметку в «Новочеркасских ведомостях» от 23 декабря 1994 г. под названием: «Кровь людская — не водица». Процитирую некоторые абзацы.

«Жизнь бесценна. Обесценена жизнь. Помимо ставших уже обыденными страхов — драки, грабежи, насилие, катастрофы — жизни массово уносит война, негаснущий огонь которой мечется по стране. Сейчас «сухие дрова» и порох взметнули пламя в Чечне.