Новочеркасск: Роман — дилогия

— Не надо об этом, Павлуша, — остановил его брат. — Давай лучше выпьем за память об отце. Все-таки мы ему рождением своим обязаны и тем, что рода Якушевых продолжателями стали.

— Как? Разве он умер? — растерялся.

Павел. Брат с укоризною поглядел на него.

— Не знал, Саша, — ответил Павел. Он наклонил отяжелевшую голову, взялся ладонями за виски и горестно вздохнул. — Не знал, — повторил он. — Да и где ж знать! Слишком тяжелой была жизнь, чтобы показываться в Новочеркасске… У тебя залитая светом сцена оперного театра, а у меня аресты, ссылки, побеги и снова ссылки.

— Я догадывался, — взволнованно перебил его Александр. — Вскоре после твоего ухода из дома на шахты в Александро-Грушевск к нам жандарм приходил. Потом деньги рабочие приносили. Я еще учился в гимназии, не все понимал. Думал, ты кого-нибудь убил или ограбил.

Павел грустно усмехнулся:

— Братишка, да разве я похож на бандита?

— Нет, конечно, — смешался Александр, — однако бомбу в какого-нибудь губернатора ты бы мог бросить.

— Мог бы, Саша, если бы мне приказали, — твердо ответил Павел. — Но дело в том, что мы, большевики, отвергаем подобные методы борьбы с существующим строем. А что касается твоего вопроса, смог бы я убить врага или нет, одно могу сказать: наш знаменитый дед, спасший в восемьсот двенадцатом году боевое знамя, действительно убил ненавистного всем помещика Веретенникова. Но его же никто не считает на Дону бандитом.

Александр потер свой широкий лысеющий лоб.

— Понимаю, ты революционер и у тебя своя логика.

— Думай, что хочешь, — сдержанно ответил старший брат, — но как и когда ушел из жизни наш отец, расскажи.

Александр снял пиджак и повесил его в шкаф, словно ему стало очень жарко. Потом дрогнувшими пальцами расстегнул жилет.

— Очевидно, мы в этом виноваты. Сначала ты, потом я.

Павел молча опустил голову.

— Ты прав. Я покинул отца не в лучшие дни его жизни.

— А я! — горько воскликнул Александр. — Я еще хуже тебя поступил.

Павел слушал, и черты его лица, более резкие, чем у младшего брата, казалось, застыли, как на скульптурном портрете.

— В гимназии нашей, — продолжал Александр с той решительностью, которая вспыхивает в человеке, желающем поскорее выговориться до конца, чтобы освободить свою совесть от тяжелого груза, — был учитель математики Павел Павлович, которому показалось, будто у меня к этой науке феноменальные способности. Полагаю, что это не совсем так, но меня решили послать в Москву с ходатайством — до окончания гимназии допустить к экзаменам в университет. Даже пособие из атаманской казны определили, вспомнив о том, что я внук знаменитого героя Отечественной войны Якушева. И я поехал. Бросил старика по его же настоянию, совершенно беспомощного, поехал. Потом узнал, что наш отец скончался в нищете и одиночестве. Если бы не вдова его друга каменщика Изучеева, погибшего на строительстве собора, и не ее дочь Наденька, он бы по миру пошел с протянутой рукой… — Александр, закрыв ладонью глаза, всхлипнул. — Как вспомню ваше расставание на вокзале, как только вспомню… нет, я ни за что себе этого не прощу. Он же умер в абсолютном одиночестве и в бреду звал нас.

— Диалектика жизни, Саша, суровая штука, и ее на свой лад не переделаешь, — сказал Павел.

— Я тебя не понимаю…

— Да чего же тут понимать, — грустно возразил старший брат. — И тебе и мне надо было пробиваться, как говорится, «в люди», искать свою судьбу, а разве ее в том нашем маленьком флигеле можно было найти?

— Между прочим, старик наш тоже так считал, — тихо сказал Александр. — Он буквально выгонял меня из дома, когда мне предложили ехать в Москву.

Александр тяжело вздохнул.

— Как видишь, даже наш старик диалектиком был, — печально заметил Павел. — А теперь расскажи, как у тебя все дальше складывалось?

Александр поднял голову:

— Жизнь моя кое в чем действительно наладилась после приезда в Москву. В университет я не попал, в межевой институт меня приняли, и, представь себе, был там на хорошем счету. Работу по анализу бесконечно малых величин написал. На кафедре хвалили. А кипрегель, теодолит и нивелир в моих руках как скрипка пели.

— Это что еще за премудрость такая? — удивился Павел. — Неужто тебе одного тенора мало?

— Братик, — повеселел Александр, — это я образно попытался сказать, что пели. Ведь кипрегель, теодолит и нивелир ничего общего не имеют с оперным искусством. Это инструменты, с помощью которых измеряют поверхность земли.

— Это те, что на треногах? Землемерные? А я-то подумал! — захохотал Павел. — Слушай, Саша, да ведь у тебя кусок хлеба в кармане, если ты можешь землеустройством заниматься и карты всякие составлять. Значит, с учебой покончено и диплом с российским гербом у тебя на руках?