Новочеркасск: Роман — дилогия

— Гришка, я не виноват, — печально проговорил Венька. — Хочешь, я тебе красные айданчики отдам и канонерскую лодку в придачу, а? Только ты не плачь. Она больше не будет. Я ей так скажу…

Когда Надежда Яковлевна с кастрюлей вскипевшего молока возвратилась в комнату, братья, обнявшись, сидели рядом, и старший читал младшему «Всадника без головы». Она все поняла и вечером рассказала мужу. Александр Сергеевич шумно вздохнул, и его нижняя губа отвисла, как это с ним бывало в минуты глубокого раздумья, когда он чем-то бывал расстроен.

— Да-а, — после долгой паузы вымолвил он, — хоть ты и знаменитые Бестужевские курсы окончила, милая Наденька, по педагогом еще не стала.

Жена энергично встряхнула короткой прической.

— Ты не совсем прав, Сашенька, — упрямо возразила она. — Тут дело вовсе не в педагогике. Понимаешь, есть в нашем языке поганое слово «мачеха», и есть «мачехины» чувства. Они, как звериный инстинкт, пробуждаются в человеке, и подавить их порою невозможно. Вот и я сегодня сорвалась, — закончила она грустно, но Александр Сергеевич уже подобрел и веселым голосом произнес любимую свою поговорку:

— Все в этой жизни поправимо. Непоправима одна лишь смерть. — И вдруг чистым, сильным голосом, от которого у Веньки всегда звенело в ушах, запел:

Гей, да вы хлопцы, гей, запорожцы,
Щеб наша доля нас не цуралась…

Как только проходили жестокие приступы, Александр Сергеевич становился совсем иным человеком: он и арии из опер пытался петь, и с ребятами возился на широкой кровати, норовя подмять их под себя, отчего они визжали, как резаные поросята. Он не мог догадаться, что жена, наблюдавшая все это с застывшей грустной улыбкой, думала в такие минуты про себя: «Ему легче. Они ему оба родные: и Венька, и Гришатка. А мне Гришатка совсем чужой. Пасынок. И родила его Настя, которую я никогда не смогла бы назвать лучшей своей подругой». И, произнеся мысленно эти свои горькие слова, она опять представляла желтое от нескошенной пшеницы поле и своего Ваню, схватившегося за грудь и упавшего на землю. «Если бы пропела пуля, он бы остался жив. Но пуля не пропела, и Ванина жизнь оборвалась». И будто стоп его слышала она предсмертный, обрывистый. И думалось, что это он имя ее хотел выкрикнуть последний раз в своей угасающей жизни. Успел лишь начать: «На…», а дальше захлебнулся и рухнул. Ну почему не осталось от него сына! Был бы сын, и к Гришеньке она бы относилась по-другому, и легче было бы побороть эту подлую «мачехину» неприязнь, и не приходило бы на ум слово «пасынок».

— А ну-ка, хлопцы! — гаркнул в эту минуту Александр Сергеевич. — Тащите сюда вашего «Всадника без головы». На какой вы там странице остановились, бисовы дети?

— Мы сейчас! — вскричал восторженно Гриша и опрометью бросился к маленькой бамбуковой этажерке.

…Так они жили на Сенном базаре раньше в затхлой полуподвальной комнатушке. Но теперь все изменилось. Войдя в дом, Надежда Яковлевна радостно вздохнула. Сквозь восемь высоких окон вливался уже окрепший утренний свет. Из зала был виден разлив. Ровная гладь водного зеркала лежала на десятки километров окрест, спрятав от глаз людских луга. Хорошо назвали казаки донскую просторную эту ширь: займище. Действительно, лучше не придумаешь названия. В конце весны, летом и в начале осени зеленеют на ней травы, на бахчах арбузы и дыни набирают силу и сок, стада коров и коз пасутся с утра до ночи.

Но суровой зимой луга заметет жестким снегом резвая метель, похоронит до самого ледохода. В ледоход вскроется Аксай, неприметная в летние времена с виду река хлестанет через левый свой берег и пойдет гулять на всю мощь, словно развеселившийся парубок на доброй свадьбе. Ветер будет гнать тяжелые, свинцово-темные водяные валы, совсем как пастух гонит огромное стадо. И надолго исчезнет под холодной водой ровное пространство луга. Лишь кустики чакана, зябнувшие на ветру, будут торчать из ледяной воды, сиротливо покачиваясь. А весною, когда яркое солнце начнет светить над разливом, то тут, то там обнажая на мелководье островки размытой земли, на успокоившемся от будоражащих ветров Аксае появятся десятки лодок — и рыбацких, и просто прогулочных. И даже какая-нибудь яхта гордо проплывет мимо них под парусами.

Если весна дружная, то уже в конце апреля снова освободятся от воды луга и вскоре же покроются веселой зеленой краской, словно какой-то невидимка-маляр выкрасил их всего за одну ночь в этот цвет. Нет, все-таки очень метко назвали донские казаки такие луга займищем. Вода приходит сюда лишь затем, чтобы отобрать у людей луга на время разлива, а потом уходит, оставляя на целый год огородникам, бахчевникам, рыболовам, да и охотникам.

Александр Сергеевич и Надежда Яковлевна как зачарованные смотрели в распахнутую даль займища.

— Гляди, Саша, как это великолепно, — сказала она.

— «Великолепно», — поморщился муж. — Милая Наденька, ну когда я отучу тебя от этих избитых слов.