Новочеркасск: Роман — дилогия

— Жорка, это она! — закричал он отчаянно. — Ваша Шура!..

Чугунная решетка паровоза на два-три метра отбросила девушку, и она упала навзничь на горячий от солнца песок обочины. Зеленые и один красный международный вагоны с сухим треском промчались мимо, оставляя в прокаленном солнцем воздухе запах железа и угольной пыли.

Жорка и Венька первыми склонились над распростертой девушкой. Глаза ее были открыты, левая сторона головы залита кровью, губы белы. Жорка упал на колени и завыл, а Венька окаменело стоял перед ней и только шептал пересохшими губами:

— Шура, зачем ты это?.. Шурочка, не умирай…

Но жизнь уже уходила из ее тела. Глаза бесстрастно отражали и голубое небо, и кудлатые белые облака, передвигавшиеся по нему, только девушка ничего этого уже не видела.

Сбежалась толпа, грохоча старыми рессорами, приехала «скорая», явились санитары и милиционер.

— А ну марш отсюда! — крикнул он на заплаканного Жорку.

— Да как вы смеете! — взорвался Венька. — Ведь это же ее брат!..

Через толпу пробился костистый человек в белом халате, осторожно взял Веньку за плечи:

— Успокойся, пацан. — И кивнул на Смешливого: — Он тебе друг?

Всхлипывая, Венька ответил: «Да».

— Возьми его и проводи домой, — обратился он к Веньке. — К сожалению, его сестра скончалась. Мы отвезем ее тело в морг городской больницы.

Когда они бегом поднимались на бугор по крутому Барочному спуску, Жорка Смешливый твердил одну и ту же фразу:

— Мама, Шуру, Шуру поезд зарезал, мама, Шуру поезд зарезал.

Лишь у самого угла Барочной и Аксайской он осмысленно прошептал, но так, что Венька его расслышал:

— Ты сейчас шпарь домой, а я к своим один. Понял?

Венька молча кивнул головой. Хлопнув калиткой, он не стал заходить в дом, а, пробежав через весь двор, упал в траву в самом его далеком углу и безнадежно и долго плакал. Высокая лебеда плотно скрывала его от чужих глаз. И все-таки, обеспокоенные долгим отсутствием, родные стали искать его. Венька не слышал приближающихся шагов.

— Да вот он, мама, — почти над самым его ухом прокричал Гришатка, — в траве лежит.

— А чего всхлипываешь, побили, что ли? — окликнула мать.

Но Веньке ни одному человеку не хотелось сейчас говорить о том, что он увидел и пережил. Пусть кто-нибудь другой рассказывает о Шуриной гибели, но только не он.

— Побили, — мрачно согласился Венька, а мать, всегда спокойно относившаяся к его кулачным неудачам, лаконично отметила:

— Ничего, это не самое страшное в жизни. Умывайся — и за стол. Отец с работы пришел.

«Самое страшное в жизни, — горько подумал Венька, — это Шура с окровавленной головой, распростертая на земле».

Ел он вяло, пища комом становилась в горле, а временами слезы застилали глаза. Хорошо еще, что отец, занятый своими заботами, просматривал за обедом какой-то научный журнал и ничего не заметил. После обеда Венька лег на кровать с томиком Гоголя. Он теперь любил перечитывать «Майскую ночь», если было тоскливо, но сейчас строчки прыгали перед глазами, и он ничего не понимал. В конце концов Венька заснул сном потрясенного, вконец обессиленного человека.

Когда он очнулся, сквозь занавески на окнах в комнату лился слабеющий багровый свет. Гришатки не было дома, а из большой комнаты доносились голоса отца и матери, продолжавших очередной спор.

— Нет, ты ему ничего не говори об этом ужасном самоубийстве, — скрипучим голосом требовал отец, — пусть как можно дольше остается в неведении. Не надо травмировать психику ребенка. И на улицу постарайся его хотя бы завтра не выпускать.

— А я с тобой не согласна, Саша, — возражала задумчиво мать. — Что же это за педагогика? Ты хочешь держать нашего сына под каким-то искусственным колпаком, ограждая от сложностей жизни! Чего хочешь добиться? Чтобы он человеком вырос или оранжерейным цветком, не защищенным ни от ветра, ни от зноя? Так, что ли?

— Нет, тебя не переспоришь, — сердито ворчал Александр Сергеевич, и, судя по его сиплому дыханию, припадок астмы был уже не за горами. — Упряма ты, Наденька, как осел. Не надо, чтобы Венечка знал о трагической гибели этой девушки. Это отрицательно на него подействует. Ведь он же страшно нервный и впечатлительный, а человек в его возрасте всегда обостренно переносит смерть любого своего знакомого. Да.

Венька встал с заскрипевшей кровати, босыми ногами протопал в зал, где сидели за столом друг против друга родители, коротко объявил:

— Папа и мама, я был первым человеком, который вместе с Жорой Смешливым подбежал к бедной Шуре. Она ведь на наших глазах бросилась под паровоз. Только помешать этому мы были не в силах. Какая красивая и добрая была бедная Шура… — Все это он выпалил одним духом и тотчас выбежал из дома, боясь расплакаться.

А наутро Аксайскую улицу как громом поразила новая весть. Оказывается, когда бедной Шуры уже не было в живых, к Смешливым домой как ни в чем не бывало пришел ее жених, машинист того самого поезда, под который бросилась девушка. В одной руке торт, в другой пышный букет цветов. Жених спросил Шуру, но вместо дочери из дома с тяжелым ломом выскочил отец и на всю Аксайскую закричал: