Новочеркасск: Роман — дилогия

— Ну и правильно сделал, — заразительно засмеялся Платов. — Подобнейшим образом и поступай впредь. Сам казаком сделаешься когда-нибудь. А вы, браточки, — метнул он свирепый взгляд в сторону побитых, — вон с моих глаз незамедлительно, пока я добрый, иначе прикажу плетей дополнительно на майдане вам подсыпать, дабы умели в следующий раз за честь свою казачью так постоять, как этот пришлый отрок постоял на наших глазах за честь своего друга.

Верховые, смущенно покашливая, скрылись в толпе. Они-то превосходно знали, что атаман Войска Донского слова на ветер не бросает.

— Эй, Моисей! — закричал Матвей Иванович на весь базар, отыскав глазами долговязую фигуру старого лавочника, по-прежнему невозмутимо стоявшего у входа в свое заведение. — А ну налей-ка сему доброму молодцу ковш медовухи или кружку доброй горилки. Да не оскудеет казна нашей войсковой канцелярии. Я плачу!

Моисей подобострастно всплеснул руками.

— Да разве так можно говорить, пан атаман Войска Донского! Да чтобы я, смиренный ваш раб и слуга, пользовался вашей казной! Да пусть лучше глаза мои ослепнут и язык отнимется, если я возьму за это плату. Ведь я живу и торгую на земле Войска Донского только по вашей милости. Нет, отважный мой генерал и первый герой донских степей. Я за свой счет этому богатырю своими руками поднесу ковшик.

— Длинно говоришь, Моисей, — засмеялся Платов. — Не видишь разве, у парня уже горло пересохло.

Под громкий хор казачьих голосов, выкрикивавших «пей до дна», Андрейка осушил огромный ковш медовухи и по старой привычке крепостного опустился было перед атаманом на колени со словами благодарности, но Платов резко и решительно воспротивился:

— Встань! Не холоп ты, если на нашей древней донской земле живешь. Она кровью свободных людей полита.

14

Прямо с базара притащились на аникинское подворье Андрейка, Дениска Чеботарев и сам хозяин. По-воскресному принаряженных Анастасию и Любашу их потрепанный, изнуренный вид привел в ужас.

— Господи Исусе, — богомольно воскликнула Анастасия, подступая к мужу. — Весь в седом волосе, как в муке вывалянный, а туда же, с молодыми на кулачки потянулся. Забот тебе, что ли, других не нашлось, старый. Любаша, принеси тазик с водой, пусть себе сопатку замоет. И не стыдно, теперь с такими гульгами по городку шастать будет. Детвора и та пальцами показывать станет.

— А мой-то Андрейка, — укоризненно вторила ей удивленная Любаша. — Лука Андреич поцарапанный, и только, а он к тому же еще и пьяный.

— Цытьте, бабы, — сердито оборвал их переполох Аникин. — Ты, мать, дай лучше поскорее мокрую тряпочку, я ее к носу приспособлю, чтобы юшку унять. А ты, Любаша, на своего Андрейку и вовсе не кричи. Ты знаешь, по какому поводу он целый ковш вылакал? Ему этот ковш собственными руками сам атаман Войска Донского преподнес.

— Платов? — так и ахнула вся побелевшая от изумления Любаша.

— Да. Сам Матвей Иванович, — гордо подтвердил Лука Андреевич, прикладывая к носу мокрую холодную тряпицу, которую уже успела принести из кухни Анастасия. Любаша поспешно кинулась к Андрейке, едва только угас первый порыв удивления. Якушев растерянно отмахнулся:

— Не в силах я тебе сейчас связно обо всем рассказать. Ты лучше его порасспроси, — кивнул он на Дениску Чеботарева, — ему со стороны виднее все было. А я на подворье воздухом подышать выйду. Ух, до чего же эта казачья медовуха крепка!

На дворе Андрейка остановился у исхлестанной топором караичевои коряги, поставил на нее чурку с коричневым торцом, поплевал на ладони. Топор зазвенел, и от чурки в разные стороны брызнули щепки. Андрейка с радостью ощутил, что на смену усталости и волнению от плавных, ритмичных движений приходит успокоение. Горка нарубленных дров все росла и росла. Он не услышал, как сзади тихими шагами подкрался Дениска Чеботарев, уже успевший все как есть рассказать женщинам о нынешнем кулачном побоище, и вздрогнул от неожиданно громкого голоса:

— Слышь, Андрейка, ты уже малость приустал. Дай топор, помогу.

Якушев норовисто встряхнул головой. Рассыпались мягкие густые волосы, прилипли к вспотевшему лбу.

— С чего это ты взял, Дениска?

— Устал, гутарю, — добрым голосом, но уже настойчивее повторил Чеботарев. — Отдавай, одним словом, свое оружие, брательник.

В голосе Дениски так и пробивались добрые, просящие нотки. А оттого, что он назвал Андрейку брательником, тому стало и вовсе приятно.

— Ну бери, ежели хошь, — грубовато согласился Якушев и вдруг почувствовал, что лопнула и рухнула еще вчера навсегда, как им казалось, разделившая их стенка. Чеботарев взял топор, пальцем провел по острому, тонкому лезвию.

— Спасибо, брательник, — снова ласково обратился он к Якушеву. — Вовек не забуду твоей выручки.

— Да я что… — смешался Андрейка. — Гляди руку не порань, я ведь топор точил на совесть.

15