Новое амплуа. Госпожа генеральша

– О чем? – сухо спросил Евгений. – О том, что вышла за меня замуж или о том, что родила ребенка?

– О том, что выжила после операции. Тогда вы могли бы не просто спокойно уехать, но и избежать хлопот с разводом, и квартиру продать – все-таки стартовый капитал. Ну, извините, если что не так. А теперь я пойду лягу, устала.

Ее уход из кухни сопровождался полным молчанием. То ли сказать было нечего, то ли они уже вычеркнули ее из своей жизни и рассматривали как некое препятствие, которое нужно даже не преодолеть – обойти, и продолжать свой светлый путь в будущее.

Как ни странно, слез у нее не было. И боли особой она не ощущала: словно вся находилась под воздействием какой-то мощной анестезии. Только много позже она поняла, что в этот момент организм включил все свои защитные силы, чтобы не дать ей сойти с ума или покончить с собой. Точнее, он ее просто отключил – на время. Во избежание, так сказать, короткого замыкания и пожара с непоправимыми последствиями.

Как прошли следующие три месяца, Анна никогда не могла толком вспомнить. Разводили их по доверенности, которую она молча подписала вместе с другими бумагами, в том числе отказом от каких-либо моральных и материальных претензий к бывшему супругу и согласием о предоставлении полной свободы совершеннолетнему сыну.

Инна, периодически звонившая, сначала пыталась как-то Анну раскачать, пробудить от этой неестественной спячки, заставить бороться за свои права:

– Он обязан выплачивать тебе содержание, – яростно втолковывала она приятельнице. – Или выплатить компенсацию за то, что ты уступаешь ему все права на сына. Ты ему просто подарок делаешь из-за гордыни своей дурацкой или уж не знаю, чего там…

– Оставь, Инна, – наконец не выдержала Анна. – Сыном я торговать не собираюсь, а от Евгения мне ничего не нужно. Он меня предал. И виновата в этом только я, ты сама мне миллион раз твердила, что я избаловала своих мужиков. Теперь нужно платить по счетам.

В конце концов, Инна махнула рукой и добилась только того, что после закрытия больничного Анна получила бы оплачиваемый отпуск на предыдущей работе и такой же отпуск, можно сказать, авансом, в издательстве. То есть сделала так, чтобы в эти тяжелые дни приятельнице не пришлось «вливаться в новый коллектив» и совершать трудовые подвиги.

Прежний начальник тоже проявил непонятный альтруизм и осчастливил уже бывшую подчиненную бесплатной путевкой в подмосковный санаторий «по профилю заболевания». Это было действительно благодеянием: больше всего в те дни Анне хотелось оказаться где-нибудь подальше от дома. Ей было безразлично, как без нее обойдутся: пусть привыкают.

Весна в том году была ранней и удивительно теплой: деревья зазеленели уже в начале апреля. Санаторий, когда-то ведомственный, а теперь неизвестно чей, представлял порядком запущенный особняк на краю то ли парка, то ли леса, и находился в трех километрах от ближайшего поселка с магазинчиком и прочими благами цивилизации.

А до железнодорожной станции нужно было добираться рейсовым автобусом, который теоретически ходил трижды в сутки, а практически – когда водителю заблагорассудится. Словом, такую глушь еще надо было поискать, зато Анне достался одноместный номер – крохотный, от силы восемь метров, с основными удобствами в конце длинного коридора. Зато была довольно удобная кровать, черно-белый, неизвестно как уцелевший телевизор, ловивший только два канала, и – главное – небольшой балкончик, выходящий на сосновый бор.

В первую же ночь Анна заснула, как провалилась, и проспала почти двенадцать часов, причем без сновидений. Естественно, опоздала на завтрак, зато впервые за долгое время с аппетитом съела довольно-таки незамысловатый обед. На полдник полагалось яблоко и плюшка, после ужина – стакан кефира. Большинство обитателей санатория оставались полуголодными, и чуть ли не ежедневно совершали экскурсии в поселок «за приварком».

Анна сходила туда только один раз: купила небольшую баночку растворимого кофе и кулечек сахара. Кипятильник ей одолжила сердобольная горничная: кто-то из предыдущих обитателей номера оставил этот незатейливый прибор в тумбочке. А еще купила сигарет, хотя курить в санатории категорически запрещалось. Но кто мог помешать ей курить на балкончике? Да и не следил за ней никто.

Хотя… Следить-то следили, но совсем в другом смысле. Как-то раз она краем уха услышала обрывок разговора, явно относящийся к ней: «…в одноместном номере – и одна? Что-то не верится…» Но поверить пришлось: Анна мягко, но бесповоротно отвергала все попытки сильного пола познакомиться с нею, не сблизилась ни с кем из женщин, прогулки по лесу совершала всегда в одиночестве. Через неделю ее оставили в покое, приклеив ярлык «эта тронутая».