Новое назначение

Его речь на юбилее была помещена в виде статьи в газете. Редакция несколько удивила юбиляра, поставив заголовок «Третья неожиданность». Да еще и добавила несколько словечек неумеренного — совсем не в стиле Челышева — восхваления разных нынешних реорганизаций. Правда, старик понимал, что сам дал некоторый повод для этого, сказав на вечере о неожиданно хлынувших новинках производства, которыми и он, директор Научно-исследовательского центра металлургии, подчас пренебрегал, — новинках, освобожденных от препон, от ставшего привычным «запрещается».

Прочитывая гранки, присланные ему на подпись, Челышев порой внутренне морщился, но все же по обыкновению не вступил в спор, подмахнул статью.

Вчера он увидел этот номер газеты на диване у Онисимова, навестив его в больнице. Неловко получилось. Помнится, Онисимов поймал взгляд Челышева, покосившегося на газету. Поймал и отвернулся. Сделал вид, что не заметил.

Черт побери, вчера в суете Челышев так и не сумел взяться за дневник, не записал, как свиделся с Онисимовым. Долг велит теперь это проделать. Надо также занести на бумагу и свои сегодняшние впечатления.

Крякнув, Василий Данилович достает тетрадь, ему всюду сопутствующую, садится к столу, берется за ручку-самописку.

50

Воспользуемся же опять записями Челышева, не ленившегося исправлять службу, которую сам себе назначил: вверять дневнику свои свидетельства о веке, о новой земле, какой он принадлежал.

Поднявшись в знакомую нам палату-полулюкс, Челышев застал Александра Леонтьевича в гостиной-кабинете. Порядок в комнате, всегда свойственный Онисимову, был нарушен словно бы сборами в дорогу. На стуле и на круглом столе расположились два чемодана с откинутыми крышками, уже частью заполненные папками, книгами, одеждой.

— Как видите, укладываюсь, — бодро объяснил Онисимов. — Переправляюсь в «Щеглы».

Он встретил гостеприимной улыбкой надевшего, как требовали правила, белый халат, верзилу-академика. Челышеву меж тем показалось, что больной на какое-то мгновение пристально в него вгляделся, словно стремясь что-то прочесть, разгадать в его чертах. Может быть, тайну своей болезни. Но тотчас зеленоватые глаза утратили эту тревожную пытливость. Онисимов опять улыбался. Да и выглядел вовсе не плохо. Во всяком случае, не так худо, как Челышев приготовился узреть. Примесь золы в желтоватом лице не была пугающей. Однако над левым углом рта вспухла темная горошина. Медицинская сестра, провожавшая Василия Даниловича в палату, предупредила: не покажите удивления, когда увидите на лице шишечки. Вон еще одна на лбу у самой границы так и не тронутых сединой волос.

В ту же первую минуту встречи академик приметил: больной Онисимов вовсе не опустился. Щеки, лишь слегка ввалившиеся, были свежевыбриты. Одет, словно на службе, в хорошо отглаженную пиджачную пару: не изменил и темно-серому аккуратно завязанному галстуку.

— Пожалуйте, — продолжал Онисимов. — Могу теперь не только по телеграфу вас поздравить.

Челышев, разумеется, помнил: на юбилейном заседании была оглашена и теплая телеграмма Онисимова.

— Благодарю, благодарю… Дело уже, слава богу, прошлое.

Следуя пригласительному жесту Александра Леонтьевича, Челышев уселся на диван. Притулившаяся здесь же диванная подушка была скрыта под горкой газет. Вот тогда-то Василий Данилович невзначай увидел, что сверху лежит тот самый номер «Известий», где была напечатана его статья. Испытывая неловкость, он отвел глаза, насупился. И вдруг снова встретился со взглядом Онисимова. Тот невозмутимо посмотрел в сторону, будто ничего и не заметил. Для Челышева это стало знаком, что Онисимов сейчас не хочет затрагивать некоторых тем, отворачивается от каких-то истин, как бы оберегает себя. Что же, и Василий Данилович постарается ничем не задеть больного.

— Мне, Александр Леонтьевич, тут уже сообщили насчет вашего переселения. Дело хорошее.

Онисимов почти небрежно спросил:

— Вы беседовали с врачом?

— Да, справился про вас. — Челышев действительно перед тем, как войти к Онисимову, отыскал бородатого заведующего отделением; тот сокрушенно почмокал «неоперабелен». — Справился и теперь не беспокоюсь. Ваше дело на мази. Отличное у вас будет лекарство — свежий воздух. И начнете поправляться полным ходом.

— Вряд ли. Болезнь затяжная.

— Ничего. Уж если бы врачи за вас тревожились, то, будьте уверены, не рискнули бы послать вас в санаторий. Эта публика рискованно поступать не любит.

Устроившись поудобнее на диване, Челышев вытянул длинные ноги. Пожалуй, эта непринужденная поза подействует на Онисимова верней, чем успокоительные речи. Тот и впрямь снова улыбнулся — радушно, привлекательно. И все же горошинка над левым уголком рта чуть скривила эту улыбку.

Черт побери, теперь Челышеву придется тронуть еще одну тему, о которой… О которой нельзя же совсем промолчать.

— Я тоже, Александр Леонтьевич, собираюсь в путь. Лечу завтра в Андриановку на совещание доменщиков.

— А-а… Вернетесь, тогда подробно мне расскажете. Идет? Над чем, Василий Данилович, сами-то работаете?