Новое назначение

— А то плохого, что у комиссара дивизии жена будет, а у остальных? Что бойцы скажут? Мол, наш комиссар с собой бабу возит, а как же мы? А если в бой понадобится идти? А если отступать станем? Виктору надо бойцов поднимать, а он о тебе думать станет? Как там моя любезная? Вместо боя тебя побежит спасать, и дивизию угробит, и себя. Ты хочешь, чтобы Виктор погиб?

Похоже, до девушки начала доходить нелепость ситуации, но она не сдавалась.

— Но я же могу что-то другое делать — бойцов перевязывать, на машинке печатать.

— Ань, ты хотя бы раз в жизни раненого перевязывала? Нет? И на машинке там уже есть кому печатать. Все понимаю, но и ты пойми — ты для Виктора только обузой станешь. Ему самому учиться придется, а тут еще ты.

— А чему мне учиться? — удивился Спешилов.

— Виктор, ты хоть понял, куда тебя отправляют? Ты в политуправлении спрашивал? — устало поинтересовался я.

Вслух говорить не стал, но про себя подумал — что за чудаки сидят в ПУРе, на букву «м»?

— Нет, а какая разница? — опять удивился комиссар.

— Так дивизия Тимошенко — кавалерийская. Ты когда-нибудь в седле сидел, ковбой хренов?

Глава 19. О любви и картошке

Застолья по случаю бракосочетания не собирали. Если бы комиссар сказал заранее, попытался «добыть» бы каких-нибудь вкусняшек. А так, у нас оставался довольно скудный остаток припасов, полученных в Архангельске — крупа и сухари, а нам еще обратно возвращаться.

Завтра пойдем провожать Виктора, а сегодня решили предоставить в распоряжение молодых весь вагон. Оперативники ушли спать к красноармейцам, а я, как вы догадались, в «Метрополь».

Любовь — не картошка, но жареная картошка в приложении к любви очень даже неплохо. О чем это я? О том, что сегодня Наталья Андреевна собралась жарить картошку. Видимо, для сотрудников Коминтерна выделили какое-то количество клубней, забракованных для посадки — сморщенных, проросших, годившихся для еды лишь условно.

Я критически осмотрел имевшиеся в наличие картофелины. Если чистить — так и жарить нечего, а с кожурой? Можно, но лучше приготовить другое блюдо — одно из немногих, которое я умел и любил делать.

Проведя беглую ревизию, хранившихся в тумбочке запасов сотрудника Коминтерна, обнаружил стакан муки, четверть бутылки подсолнечного масла. В принципе, не так и плохо. Еще нашел пустую жестянку из-под цейлонского чая. А у меня есть с собой «архангельские» сухари, уже дошедшие до твердости камня.

— Наталья Андреевна, придется вам сегодня потревожить товарища Стасову, — официально заявил я.

— Стасову? Зачем? — не сразу поняла Наталья, с любопытством посматривающая на мои действия. Потом до нее дошло: — Ты насчет соли? Хм.

«Старая большевичка» полезла в ридикюль, вытащила оттуда бумажный фунтик, и гордо сообщила:

— Я, между прочем, женщина сообразительная. Сегодня у Николая Ивановича всю солонку отобрала. Он едва в обморок не упал.

— Умничка, — похвалил я Наташу и чмокнул ее в лобик, отчего она почему-то смутилась.

— Володя, мне все-таки иногда кажется, что ты старше, чем есть на самом деле, — вымолвила Наталья Андреевна и, как мне помнится, не в первый раз. — Поцеловал, словно маленькую.

— Это точно, — согласился я, отбирая у нее фунтик, чтобы не уронила драгоценные кристаллы. — Бухарину надо на диету переходить, скажи ему, что соль — белая смерть, а для мужчины в его возрасте соленая пища вредна, импотенцию усиливает.

— Володька, Бухарину тридцать с небольшим, — прыснула Наталья Андреевна.

Я присвистнул. Думал, ему далеко за пятьдесят.

— Тогда пусть курить бросает и начинает трусцой бегать. И, вообще, у меня есть дела поважнее.

Я принялся «творить». Для начала с помощью кухонного ножа превратил банку в некое подобие тёрки, чем вызвал легкое огорчение хозяйки комнаты.

— Я ее собиралась портнихе отдать, пуговицы хранить, — вздохнула Наташа.

— Обойдется, — отмахнулся я.

Ишь, портнихе под пуговицы. А у самой терки нет в доме. Безобразие.

Подумал — а не поручить ли сотруднику Коминтерна помыть картошку или не стоит? Решив, что в таком важном деле женщине-коммунисту доверять нельзя, надо все делать самому, как следует вымыл картофелины, старательно вырезал «глазки». Теперь осталось натереть на импровизированной терке, смешать с мукой влажную кашицу, посолить. А сковородку пора ставить на спиртовку — пусть себе греется, и масла туда, масла!

Наталья Андреевна увивалась вокруг меня, словно любопытная лисичка, приставая с вопросом:

— Может, помочь чем-нибудь?

— Лучшая помощь от женщины — когда она не мешает, — сурово изрек я, отправляя ее вглубь номера. — Иди, свежие газеты читай.

На сковородке зашкворчало, и я принялся выкладывать в нее кашицу, стараясь соорудить нечто похожее на оладьи. Эх, жалко, яйца нет, но и так сойдет.

По комнате разнесся ароматный запах.

— М-м...— промычала Наталья. — Как вкусно пахнет. А что это?

— Неужели никогда не видела? — удивился я и хмыкнул: — Эх, интеллигенция, ничего вы в жизни не понимаете! Эта штука называется «драники».