Новое назначение

РЕДАКТОР вызвал меня в полночь.

— Поедете к Мценску, — приказал он, — нужно написать о герое последнего боя — Федотове.

Со сна я даже не понял, о каком герое он говорит. Мы с шофером Клюевым были в этом городе и, кажется, виделась там со всеми отличившимися из частей, отведенных на отдых.

Редактор протянул мне лист бумаги. Это была выписка из фронтового донесения о боях под Мценском. Да, боец Федотов из первого батальона хорошо известного мне полка в рукопашной схватке заколол штыком семерых немецких автоматчиков. Я дважды был в батальоне и, возможно, даже видел этого Федотова, но вспомнить его никак не мог.

Разбудил шофера Ваню Клюева, спавшего прямо в машине, и, пока он собирался, пошел к своей хате за походной сумкой. В Ясной Поляне наш дом был самым крайним, поэтому керосиновая лампа в нем горела всегда всю ночь — на случай новых постояльцев. Офицеры уже спали, но капитан Кутейников, чуткий к любому шороху, на осторожный скрип наружной двери выглянул из-под одеяла.

— Приехали? — спросил он.

— Нет, уезжаю.

— Опять? Куда?

Я рассказал ему.

— Штыком? Семерых? Не верю! — объявил Кутейников.

Я сослался на донесение.

— Проверь, — посоветовал капитан и сел на кровати. — Не доверяйся.

Поскольку Кутейников был моим неофициальным наставником в газете, пришлось его выслушать.

— В донесения попадают порой непроверенные данные, — предупредил он. — Редко, но бывает... Я тоже однажды попался. Прочитал в отчете, что один сержант подбил в бою четыре танка. Приезжаю в штаб армии, — нет, говорят, не четыре, а только три. Спускаюсь ниже в политотдел дивизии, а там пожимают плечами: «Было вроде бы только два. Откуда же взялся третий?» Короче говоря, пока добрался, как по ступенькам, до роты, к месту происшествия, почти все танки растерял. А в самой роте и сержанта такого не оказалось. Был другой, но перепутали его фамилию. И танки подбивал не один человек, а все отделение.

Не знаю, преувеличивал Кутейников или нет, но совет его принял, решил проверить все досконально. И вот мы снова отправляемся в дорогу. Ночь была темная, и шофер беспокоился. На выезде из Ясной Поляны, у каменных ворот усадьбы Льва Толстого, он притормозил машину.

— Темно. Как бы еще не врезаться.

— Ничего, — утешил я. — Потихоньку доедем.

— Зачем же потихоньку? Давайте свернем на усадьбу. А? Там, за прудом, свежее сено. Отдохнем часок — другой у Льва Николаевича, а на рассвете домчу вас молнией. Ведь, товарищ капитан, уже третью ночь мотаемся. Машина-то выдержит, но я могу не выдержать!

Он был прав. Редактор погорячился. Не стоило посылать нас без отдыха в такую темноту. А на усадьбе тихо — там сейчас нет ни одного солдата. Наша танковая бригада, тоже отведенная вчера в тыл, разместилась вокруг усадьбы — в землянках и в жилых домах Ясной Поляны. Редакция занимала крайние хатенки в дальнем конце деревни. Но задерживаться на усадьбе Толстого, хотя и на расстоянии от редактора, я не отважился.

— Поедем отсюда подальше.

Клюев тяжело вздохнул и, заскрежетав сцеплением, дернул машину так, что у меня чуть не слетела пилотка. Он сердился. Тогда я решил успокоить его.

— Не в Ясной Поляне, так в другом хорошем месте отдохнешь.

— В дивизии?

— Ближе. Едем на усадьбу Тургенева, в политотдел.

— Правда? — не поверил шофер. — К Ивану Сергеевичу?

Огромный, сутулый, он еле вмещался в маленькой машине. Согнувшись под косым брезентовым навесом, держал руль одной рукой. Ему водить не «козлика», а грузовик — «буйвола». Но у этого большого человека была душа ребенка. Он страстно любил русскую литературу и, должно быть, поэтому работал в редакции. На войну он смотрел с каких-то наивных, совсем не военных позиций. Меня волновала судьба живых людей на фронте, а его — усадьбы неживых писателей. Вчера мы стороной проезжали Спасское-Лутовиново, и шофер очень упрашивал меня заехать на родину Тургенева хотя бы на часок. Но я торопился в редакцию. Зато немного позже мы вынуждены были заскочить в другое, не менее интересное место. У самой Черни вдруг выяснилось, что горючего до Ясной Поляны не хватит. Регулировщик посоветовал нам свернуть с дороги влево — там, в крайних дворах деревни, была заправочная база.

Делать нечего, съехали мы с большака и по холмистому полю помчались к невидимой деревне. Проселочная дорога вскоре неожиданно свернула вправо, и машина пошла по краю высокого обрыва, косой, почти отвесный склон которого был покрыт сверху донизу дымчатой травой и усеян крохотными ромашками. Внизу, под обрывом, сверкала узкой лентой небольшая речка; прижимаясь к горе, она описывала полукруг и терялась вдали, в густых деревьях, круглых, как зеленые шары. За рекой раскинулась обширная долина с выстроенными в два ряда маленькими хатками. А за деревней, уже на другом пологом склоне, чернел стройный лес, выступающий углом к речке.

— Этот угол я знаю, — заявил водитель. — Осинник!

— Проезжал его?

— Ни разу. Но места эти мне знакомы. По книге. Да и фотографии видел.