Новое оружие (СИ)

— Пять минут до отбоя, господа, — немедленно, будто услышав Гаврилу, подал из коридора голос дежурный наставник. — Через пять минут выключаю свет!

— Понял, — кивнул я. — Спасибо, Гаврила. Иди, а то попадёт тебе.

Сунул дядьке в ладонь монету и закрыл дверь.

— Государю императору — ура? — заинтересовался из-под парты любопытный Джонатан.

Покосился круглым глазом на записку в моих руках. Он, кажется, всё больше привыкал ко мне и всё лучше понимал человеческую речь.

— Сиди, где сидишь, — приказал я. — Много будешь знать — перья посыплются.

Повертел письмо цесаревича в руках.

На чёрной лестнице, ишь ты! Двух дней пацан в академии не провёл — а уже знает, куда тут принято выходить для проведения важных переговоров. Если ещё и с этажа сумеет смыться, не налетев на штраф — может считать, что боевое крещение получил.

Дождавшись, пока на этаже станет тихо, я выскользнул за дверь. Джонатану перед уходом прочитал строгую нотацию, для верности наложил заклинание. Искренне надеялся, что беседа с Борисом много времени не займёт, и заклинания на время моего отсутствия хватит.

То, что Борис уже здесь, я понял, едва оказавшись на лестнице.

Цесаревич ждал меня на площадке третьего этажа — промежуточного между его вторым и моим четвёртым. Стоял, озираясь в темноте, взволнованно пыхтел и о чём-то перешёптывался с охранником. Моего приближения он не заметил. Охранник, увидев меня, встрепенулся, но промолчал — видимо, знал, кого они ждут. На носу у него я заметил деталь, которой раньше не было — золотое пенсне.

Смотрелось пенсне в сочетании с квадратной челюстью и ломанным носом, мягко говоря, странновато. Хотя и надето было явно не ради красоты. И даже не ради коррекции зрения. Судя по тому, что охранник не только разглядел в темноте мой силуэт, но и узнал лицо, пенсне служило магическим аналогом того, что в моём мире называли прибором ночного видения.

— С конспирацией у вас хреново, Ваше высочество, — чуть слышно сказал я, подойдя к Борису.

Он вздрогнул. Начал было:

— Костя! Ты…

— Чш-ш, — я приложил палец к губам. — За мной.

Поставил глушилку. Ухватил Бориса за плечо и потащил наверх, к чердачной лестнице.

Охранник потопал следом. Попытался было включить карманный фонарик, чтобы осветить Его высочеству путь, но я взмахом руки запретил это делать. Борис в темноте несколько раз попытался споткнуться. Я удержал. Охранник посверкивал стеклами пенсне и не спотыкался.

На секунду я задумался, почему у Бориса нет такого прибора? Но быстро сообразил, что раньше Его высочеству просто не доводилось разгуливать в темноте где бы то ни было. Его широкая дорога всегда была прекрасно освещена.

Остановившись у чердачной лестницы, я сказал:

— Всё, пришли. Здесь можно разговаривать относительно спокойно.

Охранник к нам с цесаревичем приближаться не стал. Предусмотрительно остановился на несколько ступенек ниже и встал так, чтобы просматривать лестницу. Что ж, молодец — службу знает.

— С этажа тихо ушёл? — спросил у Бориса я. — Наставник ничего не заметит?

Борис надулся от гордости. Похвастался:

— Я был дьявольски хитёр и осторожен! Попросил Ивана, — он кивнул на охранника, стоящего на ступеньках, — отвлечь наставника разговором, и, пока они беседовали, тихонько вышел. А другой мой телохранитель, Семён, лёг в мою кровать, накрылся одеялом и сейчас изображает спящего меня.

Двери наших комнат были снабжены окошками — целомудренно задернутыми с внешней стороны занавеской. Наставник, прогуливающийся по коридору, в любой момент мог отодвинуть занавеску и убедиться в том, что курсант из комнаты никуда не делся.

— Браво, Ваше высочество, — усмехнулся я.

Борис нахмурился:

— Я что-то сделал не так?

— Всё — так, — успокоил я. — Именно таким образом поступают все курсанты, когда им нужно нарушить режим. Договариваются со своими телохранителями.

Борис обиженно засопел.

— Да не пыхти, — успокоил я. — Раз уж у тебя есть преимущество, почему бы им не пользоваться? Всё нормально. Рассказывай, что стряслось?

— Ох, Костя, — цесаревич понурился. — Я долго думал, говорить ли тебе вообще? Видишь ли, это всего лишь мои подозрения, они ничем не подкреплены…

— Говорить, — кивнул я. — Если бы ты знал, сколько раз мне спасало жизнь то, что я доверял своим, ничем не подкрепленным подозрениям… Так что случилось?

— Игра, — цесаревич прислонился к стене. Попросил: — Только не смейся, ладно? И не думай, что я говорю это лишь потому, что хочу оправдаться за проигрыш. Я не оправдываюсь. Я просто…

— Да говори уже! — не сдержался я. — Что там такого случилось на Игре?

— А ты не наблюдал за ней?

— Наблюдал, конечно.

Только, мягко говоря, не в каждую её минуту.

— Со стороны это наверняка было незаметно, — вздохнул Борис. — Да мне и самому поначалу казалось, что кажется! Но вот потом… Уже после Игры я начал вспоминать — все те моменты, что меня настораживали. Потом, помимо них, вспомнилось и кое-что другое — то, что поначалу не бросилось в глаза. И я подумал, что на этой Игре происходило как-то слишком уж много случайностей и совпадений.