Новое платье Леони

В ее голове стучала поэма Аполлинера: «Ты должен помнить – печаль пройдет и снова радость придет, ты должен помнить – печаль пройдет и снова радость придет…» Она взяла блюдо, поставила его на колени. «Я попробую, я изобрету себе счастье. Поживем – увидим».

А какого цвета счастье?

Я не голодна, но обязательно попробую этот суп.

Суп показался Жозефине восхитительным.

Пошла к мадам Менессон, чтобы поблагодарить ее.

– А как чудесно там ощущается привкус эстрагона!

– О! Вы почувствовали, что я добавила эстрагон! Продолжайте в том же духе, вы на верном пути. Копите, копите положительные эмоции и вскоре почувствуете результат.

Дю Геклен смотрел на нее с беспокойным обожанием. Из дверей кухни донеслась босанова Карлоса Жобина, и он навострил уши.

Жозефина положила этот момент в копилку.

Перечитала новый курс лекций о письменности и книгопечатании. Безупречно. Ни убавить, ни прибавить.

И это в копилку.

Пошла погулять на площадь Белькур. Свет был оранжевым, нежным, таинственным, словно прожекторы в театре. Дю Геклен трусил впереди, изредка возвращаясь, чтобы проверить, что она идет следом. Влюбленные целовались на скамейках, молодой человек в черном костюме играл на скрипке. Она села на террасе кафе, заказала чашечку кофе и шарик домашнего шоколадного мороженого. Со взбитыми сливками и бельгийским печеньем «Русские сигареты».

Мимо прошел какой-то человек, пробормотал на ходу: «Прелестно, прелестно». Она улыбнулась ему.

Она прибавляла одно маленькое счастье к другому маленькому счастью. И в конце концов система сработала. Одно цеплялось за другое, как шестеренки в велосипедной цепи. И ее повлекло вперед.

Она вдруг спросила себя: «А какие у тебя, собственно, основания полагать, что Филипп тебя больше не любит? У тебя есть доказательства? С чего ты вообще взяла, что он уехал с Ширли? Что между вами все кончено и самое время проливать потоки слез?»

Мадам Менессон права.

И словно в награду за ее блестящее предположение на следующее утро позвонил телефон и Филипп сказал: «Я вернулся, я так скучал по тебе, ох, как я по тебе скучал!»

И она переполнилась счастьем как воздушный шарик.

С тех пор порхала.

И вовсе не хотела спускаться.

Она победила дракона.

Дракон заставил ее усомниться в Филиппе. Возможно, будут новые битвы. Это была всего лишь первая победа.

Но она упивалась ей.

Том пошел спать. Стелла закончила подшивать штанины комбинезона. Проверила длину рукавов. Поправила капюшон. Приделала маленькую нашивку с эмблемой НАСА цветов американского флага. Вышила надпись: Go, Major Tom, Go. Сложила комбинезон, уложила его в шкаф, где лежало ее рукоделие. В понедельник утром Том возьмет его в школу.

Она посмотрела на другой комбинезон. Развернула. И подумала, что он может сослужить ей хорошую службу.

Очень хорошую службу.

Так же, как и серый «Пежо».

Она села, положила локти на стол, сцепила руки, легла на руки лицом и прислушалась к внутреннему голосу.

Ей нужно алиби.

Попугай подлетел и сел ей на плечо, стал покусывать ее в шею. На часах было половина десятого, попугаю хотелось, чтобы она включила телевизор, прогноз погоды. Он был влюблен в дикторшу: пышную блондинку с зелеными тенями на веках, алой помадой на губах, темно-синим лаком на ногтях и большими золотыми серьгами. И у нее еще был такой же нос с горбинкой, как у него. «Ты за это ее любишь, да?» – спросила она, включая телевизор. Гектор уселся на жердочке, вцепившись в нее когтями, покачался, вытянул шею в сторону белокурой красотки и выдал пронзительным голосом свой комментарий: кррк, крррк. Он предпочитал, чтобы она оставила его наедине с телевизионной возлюбленной. «Two’s company, three’s a crowd»,[8] – кричал он. Он принадлежал прежде богатому американцу, который, уезжая из Франции, отдал его Стелле, встретив ее на шоссе на заправочной станции. Американец хотел сперва отдать его одиннадцатилетнему парнишке, который собирался ощипать его, чтобы сделать себе головной убор как у индейца! Птица знала несколько фраз, все по-английски, в том числе у нее замечательно получался мучительно грустный Go-o-o-o-od by-y-y-ye, завершающийся взрывом рыданий.

Стелла уселась на каменную скамейку у входа в кухню.

Позвонила Жюли. Они поговорили об Эдмоне, о Жероме, о мужчинах в частности и о мужчинах в целом.

Она спросила:

– А если я скажу, что ты провела этот вечер со мной, ты подтвердишь это?

Жюли не спросила, для чего подруге понадобилось алиби.

– А до какого часа?

– Одиннадцать, полночь, где-то так.

– Папа в Нью-Дели, мама гостит у подруги в Париже. Но все вокруг знают, что я обычно позже одиннадцати не ложусь.

– Ты мести не боишься?

– Нет. А речь идет о Рэе?

– О Тюрке.

– То, что ты собираешься сделать, в любом случае справедливо. Даже если это запрещено законом.

– Да, думаю, закон придется преступить.

– Ну что уж тут поделаешь!

Стелла сказала: «Спасибо, грымзочка моя» – и повесила трубку.

Подняла взгляд к звездам.