Новое платье Леони

– А что ты хочешь, такой уж странный график работы: шесть ночей подряд в газете, а потом три выходных.

– И тебе это нравится?

– Увлекательно! Просматриваешь сводки, смотришь телевизор в поисках сюжета, слушаешь новости, вечно начеку, даже здесь я высматриваю, не происходит ли чего-нибудь интересного.

– Ты подхватила вирус трудоголизма, ясное дело, – сказала Жюли. – Прямо как я с «Железкой».

– Как-нибудь придете ко мне в журнал и поймете.

– Придем в любое время, только позови, – отозвалась Стелла, затягивая шов на узел.

В мастерской создавались новые компании, вновь возникали и распадались старые, порой кто-то мог проронить фразу, способную ранить, но никто не отказывался от этих четверговых вечеров под зорким присмотром мадам Валери.

Жюли показала Стелле аппликацию, которую только что закончила.

– Как она тебе?

– Великолепно! – одобрила Стелла, и Жюли радостно принялась шить дальше.

«Нам всегда нужен доброжелательный взгляд со стороны, чтобы двигаться вперед, – думает Стелла. – Это разогревает нам кровь и придает ускорение».

И вот Стелла роется в куче лоскутков, чтобы найти красный стеганый кусочек и сделать своего мужчину еще выше, еще сильнее. Будь ее воля, она везде бы нашила один красный…

– Ты мне так и не отдала мою книгу, – бормочет Жюли, не отрываясь от работы.

– Упс! Опять забыла принести.

– Ты понимаешь, это первый подарок Жерома и…

– Ты собираешься открыть музей?

– Перестань надо мной смеяться.

– При одном условии…

– Ну?

– …что ты ее прочитаешь. Иначе я выдам тебя Жерому.

Они обе прыснули в рукав.

– А ты видела мой свитер?

Жюли выпятила грудь с надписью: I am a candy girl[20].

– Я специально его надела. Я такая счастливая. Уже села на диету, между прочим.

– Это-то зачем? Ты ему нравишься какая есть.

– Нет, я хочу быть для него красивой.

– О-ля-ля! – сказала Стелла. – Ты становишься полной идиоткой!

Жюли склонилась к ней и предупредила:

– Говори потише. Валентина Леньель слушает все, что мы говорим. Она жуткая сплетница.

Валентина стояла рядом возле стола для кройки и резала фетр.

– Ее муж – полицейский, – еще тише сказала Жюли. – Он кореш Рэя. Они вместе обтяпывают делишки. Ну ты же видела ее, как сыр в масле катается. Коллекционирует марки и строит из себя бог знает что. – Потом она повернулась к Мари и прошептала: – Ты должна разобраться с этой парочкой. Наверняка там что-то подозрительное. Я думаю, что про них можно сделать сюжет.

– Ну не надо же преувеличивать и везде видеть преступников, – ответила Мари, располагая квадратные лоскутки в ряд.

Стелла бросила взгляд на Валентину. Золотые браслеты до локтя, бриллиантовые серьги, сумка «Луи Виттон» и огромные часы «Ролекс».

– Точь-в-точь, как Виолетта, – шепнула она Жюли. – Рэй и Леньель, должно быть, вместе покупали и получили за это скидку.

– Я тебе говорю, Рэй тут в каждой бочке затычка.

– Ничего у нас не получится, – вздохнула Стелла.

– Неправда! Не нужно так говорить. Иногда достаточно поймать краешек ниточки, и все вязание легко будет распустить… Вот, смотри!

Жюли для наглядности подняла с пола лоскуток шерстяной ткани и потянула за нитку, распуская его.

– Видишь, как легко! – сказала Жюли.

Валентина Леньель заинтригованно смотрела на них.

Выйдя из комиссариата, Бернар Дюре вернулся домой и принял таблетку транквилизатора. Потом уселся перед телевизором, посмотрел документальный фильм о льве, царе зверей, свернулся калачиком на диване и сказал себе: «А вздремну-ка я».

Он очень нуждался в передышке после того нелегкого решения, которое принял в камере вытрезвителя.

Ух как он перетрусил.

Рэй Валенти разнесет по городу, все вокруг узнают, что он алкоголик, что он был причиной смерти многих пациентов, что он неудачно провел несколько операций. У него будут проблемы с законом, какие-то, возможно, суды, его будут обвинять. Его даже могут исключить из коллегии медиков.

Вот только хватит у него смелости пойти до конца?

Он был дома один. Жена и дочери решили еще погостить в Париже.

Собственная гостиная вдруг показалась ему очень большой, потолок очень высоким, диваны очень белыми, телевизионный экран – просто огромным. Он почувствовал себя таким маленьким!

Он посмотрел на картины, висящие на стенах, и удивился: он их увидел впервые, никогда до этого не всматривался. Зазвонил телефон, включился автоответчик, женский голос забубнил: «К сожалению, меня нет дома…»

Он налил себе полный стакан виски, почесал трехдневную щетину, спросил себя, как бы он объяснил всю глубину своего падения отцу. С самого детства ученость Поля Дюре, его требовательность, перфекционизм, его очевидное превосходство давили на Бернара и внушали ему ужас.

Ему всегда хотелось встать на цыпочки, когда он разговаривал с отцом. Он пытался говорить мужественным голосом низким и серьезным, пытался изобразить уверенного в себе человека, но избегал отцовского взгляда из страха, что тот его разоблачит.

Сейчас он должен встретиться с отцом в своем воображении лицом к лицу.

Выдержит ли он?

Врать себе самому бесполезно, он уже начинает сдавать позиции.