Новое средневековье XXI века, или Погружение в невежество

Помню вечерние дебаты в лаборатории (примерно в 1965 г.). Сейчас удивляешься, как все совпадало: тот, кто проклинал уравниловку и мечтал о безработице (разумеется, для рабочих – «очень уж они обленились»), в то же время ненавидел «спившуюся часть народа». Он, мол, принципиально не оттащил бы пьяного из сугроба в подъезд согреться – пусть подыхает, нация будет здоровее. И доходили до фанатизма. Кто же, говорю, у нас не напивался – ведь эдак треть перемерзнет. Пусть перемерзнет! Так ведь и твой сын может попасть в такое положение – вспомни себя студентом. Пусть и мой сын замерзнет! Это уже и есть «новое мышление». Здесь и происходит главное столкновение…

Сколько же благ распределялось у нас через «уравниловку»? На уравнительной основе давались минимальные условия для достойного существования и развития человека – а дальше все зависело от него самого. Он получал на уравнительной и в большинстве случаев бесплатной основе жилье, образование, медицинское обслуживание. С большой долей уравнительности человек получал также скромную пищу, транспорт, связь, книги и прочие блага культуры. Здесь уравнительный механизм действовал через низкие цены на эти жизненные блага. Никакой избыточной уравниловки в потреблении не было, все держалось на пределе.

Потом интеллектуал А. Бовин написал в 1988 г.: «Мы так натерпелись от уравниловки, от фактического поощрения лентяев и бракоделов, что хуже того, что было, уже ничего не будет, не может быть».

А в 1961 г. моим соседом по коммунальной квартире был шофер-дальнерейсовик. Сильный и дремучий, прямо зверь. Этот человек отличался тем, что подолгу задумывался над отвлеченными проблемами. Одной из них была мера труда. Он приходил ко мне и начинал пытать: почему я, окончив МГУ, работая с утра до ночи в лаборатории, получал 105 руб. в месяц, а он, тупой неуч и пьяница, почти 400 руб.

Он говорил: «Здесь что-то не так. Будет беда». Я не соглашался, указывая, что шоферов не хватает, а в МГУ конкурс 18 человек на место. И мы с ним пытались этот клубок распутать, перечисляли все тяготы и награды его и моей работы, искали денежную меру. Оказалось, дело это очень сложное. Он рассуждал не так, как народ, – и потому заставил и меня думать. Он считал, что многие хорошие работники обижаются из-за уравниловки. Значит, часть трудящихся (в большинстве молодых) пошла по другому пути. Но именно это мы и не поняли!

Помню случай, о котором иногда рассказываю в лекциях о русской культуре, – и на Западе верят с трудом. А я его не забуду. Когда учился в МГУ, прирабатывал по ночам в автобусном парке – за студентами там было несколько рабочих мест, и мы по очереди работали «баллонщиками». Дремлешь на куче дырявых камер, а зайдет бригадир, рявкнет: «Номер такой-то, разуть левую заднюю», – и бредешь с домкратом, просыпаясь на ходу. Там же, в теплой караулке сидели штатные рабочие, вулканизировали резину. Нас недолюбливали. Всю ночь играли в домино, черные, как черти.

Однажды, только я разоспался, зашел начальник смены и заорал на меня: «Встать! Спать в рабочее время запрещено!» Я скандалов не люблю, сел. Мой напарник, студент-философ, который читал сидя, закрыл книгу и лег. Делать нечего, лег и я. Начальник вышел из себя: «Отправляйтесь домой и можете больше не приходить!» И вдруг те, за столом, которые ни разу с нами не обмолвились ни словом, оставили домино, поднялись, подошли к нам и улеглись рядом на кучу резины. Молча. Начальник поперхнулся и выскочил. Они так же молча встали и вернулись к домино. Им не надо было ни сговариваться, ни обдумывать – у них было подсознание. С ними Россия пропасть не могла.

А при Гайдаре (1992 г.) Президиум РАН принял решение: ради перехода к рынку уволить в институтах половину сотрудников и удвоить зарплату оставшимся. Это решение надо было утвердить в Отделениях РАН. Случайно я попал на заседание бюро Отделения философии и права. Среди синклита – бывшие члены Политбюро ЦК КПСС, два бывших главных редактора «Правды», а уж бывших членов ЦК КПСС не счесть.

Смотрю, единогласно (!) утверждают постановление, которое шокировало бы ученых даже в период дикого капитализма. Что же это, думаю, творится, хороши же у нас были вожди-коммунисты. Удалось взять слово, говорю великим философам и правовикам: «Вы приняли историческое решение. За тысячу лет в России не позволялось спасаться, выкидывая из лодки половину товарищей, всегда искали способ пережить беду сообща». Председатель, академик Б. Н. Топорнин, и говорит: «Что же вы нам, Сергей Георгиевич, раньше не сказали – смотрите, какую мы гадость утвердили». И так расстроился, что если бы не субординация, я бы его расцеловал – редко увидишь такую искренность. Он, на той волне неолиберализма, даже и не заглянул глубоко.

А как же отреагировали сотрудники РАН – оплота антиуравниловки