Нового Времени не было. Эссе по симметричной антропологии

Последние главы книги балансируют между тем, как авторы, вполне в гоббсовском духе, интерпретируют свою собственную работу, и подходом Бойля. Такое напряжение делает книгу только интереснее и дает антропологии наук новый вид идеально приспособленных «дрозофил», поскольку они отличаются только несколькими особенностями. Шейпин и Шэффер считают, что макросоциальные объяснения Гоббса бойлевской науки выглядят убедительнее, чем опровержение позиции Гоббса аргументами Бойля! Сформировавшиеся в рамках социального изучения наук (Callon, Latour, 1991), Шейпин и Шэффер в меньшей степени способны деконструировать макросоциальный контекст, чем природу «там, снаружи». Они, по всей видимости, полагают, что существует некое общество, находящееся совершенно «там, наверху», которое объяснило бы провал программы Гоббса. Или, если говорить более точно, им не удается разрешить эту дилемму: в «Заключении» они отказываются от того, что доказали в VII главе, и вновь отказываются от своей аргументации в самой последней фразе книги:

Ни наше научное знание, ни организация нашего общества, ни традиционные положения, касающиеся связей, существующих между нашим обществом и нашим знанием, не могут рассматриваться в качестве очевидных. По мере того как мы открываем условный и сконструированный статус наших форм знания, мы приходим к осознанию того, что именно мы сами, а не реальность являемся источником того, что мы знаем. Знание, в той же мере как и государство, — продукт человеческих действий. Гоббс был прав (Shapin, Schaffer, 1985, p. 344).

Нет, Гоббс был неправ. Как же он мог бы быть прав, если именно он и изобрел монистическое общество, в котором знание и власть являются одним и тем же? Как можно использовать эту достаточно грубую теорию, чтобы объяснять изобретение Бойлем абсолютной дихотомии между производством знания о фактах и политикой? Да, «знание, в той же мере, как и государство, производится человеческими действиями», но именно поэтому политическое изобретение Бойля намного тоньше социологии наук Гоббса. Для того чтобы осознать последнее препятствие, отделяющее нас от антропологии наук, нам необходимо деконструировать основополагающее изобретение Гоббса, в соответствии с которым существует некое макрообщество, более устойчивое и надежное, чем природа.

Гоббс изобретает гражданина, представляющего собой чистую вычислительную машину, права которого ограничиваются правом владения собственностью и правом быть представленным посредством созданного суверена. Он также создает язык, в соответствии с которым власть = знание и который находится в основании всей нововременной realpolitik. В равной мере он предлагает набор терминов для анализа человеческих интересов, которые и по сей день наряду с терминологией Макиавелли остаются базовым словарем всей социологии. Иными словами, хотя Шейпин и Шэффер принимают меры предосторожности для того, чтобы использовать выражения «научный факт» не как ресурс, а как историческое и политическое изобретение, они не проявляют никакой осторожности как раз в отношении политического языка. В VII главе своей книги они простодушно используют слова «власть», «интерес» и «политика». Однако кто же изобрел эти слова с их современным значением? Гоббс! Наши авторы, таким образом, сами все «видят вдвойне» и, так сказать, заваливаются на одну сторону — подвергая критике науку, они рассматривают политику как единственный источник обоснованных объяснений. Ибо кто предлагает нам этот асимметричный способ объяснения знания через власть? Снова Гоббс и его конструкция монистической макроструктуры, в которой знание существует только лишь для того, чтобы поддерживать социальный порядок. Авторы искусно деконструируют эволюцию, распространение и популяризацию воздушного насоса. Почему же тогда они не деконструируют эволюцию, распространение и популяризацию «власти» или «силы»? Разве «сила» является в данном случае менее проблематичной, чем упругость воздуха? Если природа и эпистемология не конституируются трансисторическими сущностями, тогда то же самое можно сказать про историю и социологию — если только не принять асимметричную позицию авторов и согласиться одновременно быть конструктивистом, когда речь идет о природе, и рационалистом, когда речь идет об обществе! Но маловероятно, чтобы упругость воздуха была укоренена в политике больше, чем само английское общество…

Научное представление и политическое представление